- Может, чего случилось у них?
- Да чего случится! Сережка, он... - мать не договорила и зевнула сладко.Ныне лишь до подушки - и в сон покачуся. Сердце на покое. Ложись, сынок.
Мать легла, но, против обещания, не сразу заснула. Она полежала, вспомнила и через тьму двух комнат громко сказала:
- А мы, сынок, Витю похоронили... Здесь, у нас.
- Какого Витю?
- Твоего дружка. Такой хороший похорон был. Музыку привезли. А почему его не в городе схоронили? Либо они с женой не жили?
До Хурдина доходило медленно. Медленно, но неотвратимо.
- Какой Витя? Ты что, мама? - пытался сопротивляться он.
- Ну, какой...- еще не понимая, легко ответила мать.- Твой дружок.
- Виктор?!
Хурдин встал и пошел в комнату матери. И она навстречу ему поднялась и свет зажгла, все поняв.
- Виктор умер? Когда?
- Тот год еще. А тебе не передали? Какая беда... и я, на ночь глядя...Но, понимая, что теперь таить уже нечего, мать рассказала все.- Он далеко погиб. Издали его везли, в железном гробу. И никому не показали. Жена тоже хоронила, с сыном. А вот почему не возля себя, а здесь? Видать, они не жили, сынок. Такая беда. Боле десяти человек разом побилось. Вот и я всегда горюю, летаешь ты на этих самолетах, не дай бог. Конь о четырех ногах и тот... А тамотка...- поглядела мать вверх. - Как вы не боитесь? А Витю...
С Виктором Хурдин учился. Сначала в Вихляевке, потом на центральную усадьбу вместе ездили. И уже смальства вместе начали думать они о будущем. Виктор хотел стать летчиком, а Хурдин - инженером. Так и остались они каждый в своей вере: после школы Виктор поступил в летное училище, Хурдин - в институт.
С той поры дороги их нечасто скрещивались. Но все же видеться случалось, особенно в последние годы, когда Виктор стал испытателем. И каждая встреча была такой радостью: говорили и наговориться не могли, вспоминали, на будущее загадывали.
Но последняя встреча была иной. Три года назад, как раз перед самым отъездом Хурдина за границу, Виктор прилетел в Москву. И сейчас так отчетливо помнилась эта встреча. Особенно в ночи, в тишине.
Мать давно уснула.
И тогда была ночь. Вечером при жене и детях говорили о другом. А потом одни за шахматами сидели, и возник этот разговор.
Виктор как раз вернулся от матери, почти месяц у нее прожил и теперь нет-нет да и объявлял какие-либо новости.
- Камагорова встретил, - сказал он.- Помнишь?
- А как же... Лесотехнический он кончал?
- Да. Вот наворочал мужик!
- Чего? Натворил что-нибудь?
- Нет, я о хорошем. Поговорили, он рассказал, да и я сам потом глядел. Решил он все пески, что от Ильменя идут, от Вихляевки, все пески сосной засадить.
Хурдин даже присвистнул.
- Ну и ну...
- Вот тебе и ну. Ты там давно бывал?
- Давно.
- А вот поедешь, погляди. Там уже больше половины засажено. От Ильменя до Летника сосна стоит. Трехметровая. Лес. Маслята растут, да много.
- Вот тебе и Камагор,- удивляясь, сказал Хурдин.- А мы смеялись: лесник...
В те, далекие теперь, школьные годы над Камагором смеялись. Тогда все десятиклассники техникой бредили, авиацией, заводами, ну, педагогический девчатам прощали, медицинский или сельхоз, кому по душе. Но лесной...
- Смеялись, смеялись... и досмеялись,- вздохнул Виктор, оставляя шахматы: партия была закончена.- Досмеялись.
Какая-то горечь была в его голосе, и Хурдин спросил:
- Ты чего?
- Да так... Просто подумалось. Послухай, дружба,- присел он возле Хурдина и положил ему руку на плечо.- А не проиграли мы свою жизнь, а? Ты только не полохайся. Я это, может, в шутку. А может, всерьез,- добавил он.
- Почему проиграли? Ты о чем, парень?
Виктор подумал, хмыкнул, потом сказал:
- Да я тут кое о чем все размышляю. И неутешительные итоги, знаешь ли. Камагор лес посадил, помог ему вырасти. На голых песках, какие хутор засыпали. Теперь там лес, грибы.