Петрович так не умел. Пять лет он категорически отказывался подписывать контракт. Некоторые коллеги сначала поддерживали его. Но потом быстро уступили угрозам и настырности начальства и сдались один за другим. Он остался один.
Ушел старый начальник, отдел возглавил Никола. Узнав, что Петрович не подписал контракт, стал к нему придираться, угрожать увольнением. Пришлось уступить подписать эту чертову бумагу, презирая себя. Он двадцать пять лет был сельским участковым. Поздно менять профессию. На стороне начальства была сермяжная правда: ему надо кормить семью.
Но Никола так и не простил ему того противостояния, при любом удобном случае упрекал подчиненного в упрямстве и независимости: «С чего ты взял, что ты какой-то особенный».
И сейчас Никола продолжал бухтеть, мол, ты, Петрович, будешь нести персональную ответственность за расследование убийства, которое «повесил на район».
Мне нужно в город поехать проконсультироваться со специалистом, сказал Петрович. Никола засопел громче. Петрович сделал вид, что получил разрешение и вышел.
Дома он побросал в рюкзачок необходимое, объяснил ситуацию жене, на совхозной машине доехал до трассы. Дальше, до столицы, автостопом.
Он долго стоял на обочине. Машины проносились мимо, словно не замечая милиционера. А ведь по закону каждый водитель «обязан оказать содействие в передвижении» человеку в форме.
Наконец, громоподобно гремя тормозами, около него остановилась фура. Дальнобойщики любят брать попутчиков: во время долгой, монотонной дороги задушевный разговор с незнакомым человеком помогает разогнать сонливость, главную причину гибели людей этой профессии.
Петрович с трудом взобрался на высокую подножку.
Молодой, со щеголеватыми усиками водитель засыпал Петровича вопросами, и, не дожидаясь ответа, стал рассказывать о своей любимой пятилетней дочке, по которой мучительно скучает в многодневных поездках. Рассказывал о том, что видел на дорогах процветающих Германии, Голландии, Бельгии. Признался, что с тяжелым сердцем возвращается домой, где его ждут пустые дороги среди серых деревень и городов, заполненные людьми с озабоченными лицами. Что горько ему видеть, насколько родная страна отстала от европейской цивилизованности. И что люди, живущие тут, не хотят научиться тому, что принесло благополучие другим народам: любви к свободе, чувству ответственности и самоуважения.
Петрович был рад словоохотливому попутчику дорога пролетела незаметно. Вот и пригороды столицы. В городе его приютит друг детства.
Иван страстно мечтал уехать из родной деревни. Он сидел за учебниками, пока одноклассники гоняли мяч на вытоптанном стадионе. С третий попытки, потратив немало сил на исправления изъянов деревенского образования, он поступил в столичный университет. И там сидел за книгами, усердно учился и стал научным сотрудником в Академии наук. Где и работает тридцать пять лет. Женился на сокурснице и стал горожанином.
Но теперь он признавался Петровичу, что все чаще жалеет о том, что променял просторы родной деревушки на суетливый, шумный, душный город, заполненный тщеславными, равнодушными друг к другу людьми.
От него Петрович знал, что в Академии работает ученый-историк, специалист по кладами.
Петрович вез с собой рисунки монет, найденных на месте убийства. Он надеялся с их помощью выяснить маловероятную, но все-таки возможную связь преступления с пресловутыми наполеоновскими сокровищами.
Иван с женой жили в маленькой квартирке-хрущевке. Это название, вызывающее ассоциации с насекомым, олицетворяло целую эпоху в истории страны.
Когда очередной решительный правитель благодетельствовал свой народ, он взялся за вопрос, который испортил не только москвичей, и таких квартир настроили немало. Тесный коридорчик, маленькая кухонька и совмещенные удобства, выключатель которых почему-то находился у входной двери. И гость, впервые оказавшийся в такой квартире, участвовал в квесте по его поиску.
Самая большая комната была, по сути, коридором с четырьмя дверями. А для кухоньки была взята за образец (ну, по крайней мере, создателям проекта хотелось в это верить) французская планировка. И, по их мнению, она была улучшена. В центре Парижа в домах 18-19 века, кухня непозволительная роскошь, да и не предмет первой необходимости нет традиции столовничать дома. Поэтому под нее отводили два-три квадратных метра. Архитекторы хрущевок «развернулись», и советская хозяйка, суетившаяся на пяти с половиной квадратных метрах, получила возможность свысока смотреть на француженку в ее знаменитом маленьком черном платье, вдыхающую розовый воздух Парижа.