Александр Валентинович Надысев - Жемчужины Москвы

Александр Надысев

Жемчужины Москвы

Храм Василия Блаженного

Глава 1. Мечта о храме

Августовское утро 1552 года выдалось на редкость тёплым и кротким, под стать печальному событию.

 Хороним Василия Блаженного,  говорили в толпе народа, столпившейся у Никольских ворот Кремля.  Отмучился на белом свете божий человек!

Но вот раскатисто ударил большой колокол Ивана Великого, потом ещё раз, ещё

Кованые ворота Никольской башни открылись, и похоронная процессия медленно двинулась по Троицкой площади1 к церкви Святой Троицы, что «на Рву».

Впереди процессии с крестами шли монахи в чёрных одеждах и несли гроб, украшенный еловыми ветвями. За гробом, окружённый рындами скорбно шёл царь Иван Васильевич с боярами. За ними пестрела толпа народа, пожелавшая проститься с покойным Василием Блаженным. Многие уже плакали и, причитая, крестились:

 Успокоился юродивый Василий, наш правдолюб! Царство ему небесное!

Царь шёл за гробом Василия Блаженного и скорбел. Его одежда не сильно отличалась от боярской, разве что была с более богатой отделкой. На нём ладно сидел царский платн2, низ которого и рукава, обшитые декоративной полосой, переливались золотым блеском. Сверху на нём была надета роскошная барма3, украшенная жемчугом. Свою шапку конусообразной формы с меховым околышем он смял и держал в руках. Шедшие за ним бояре были в доломанах4, а кто в летних кунтушах5 из многоцветного византийского шёлка с серебряным шитьём и соболиной опушкой. Народ разглядывал бояр, дивясь их дорогими одеяниями, и переговаривался.

В это время у Сретенских ворот Китай-города остановились возы со строительным камнем, и какой-то чужеземец в чёрной одежде и в кожаной барме соскочил с переднего воза и спросил возницу:

 Что встали?

 Барма, кажись Василия Блаженного хоронят по-царски! Народа на площади видимо невидимо, так что в Кремль нам не проехать.

 Жди,  велел Барма,  а я с робятами гляну, как у вас хоронят, и вспомнил: «Ведь Василий Блаженный уговорил царя вызволить меня из темницы, а так бы пропал »,  и он с камнетёсами влился в толпу. Барма никогда не бывал на таких торжественных похоронах и с любопытством вглядывался через толпу:

 Эх, глянуть бы на Блаженного, а где же царь? Как бы его увидеть?

 Вон он с боярами идёт за гробом,  услышал он.

И Барма с робятами, усердно работая локтями, быстро добрались до похоронной процессии, и наконец, они увидели царя. Теперь Барма шёл за царскими боярами и, слушая говор толпы, пересуды со всех сторон, удивлялся такому множеству народа.

Один высокий жилистый мужик продирался в передние ряды толпы и, отбиваясь от напиравших на него людей, вдруг, заговорил:

 Как же, юродивый Василий из наших мест. Он родился на Троицу в 1468 году прямо на парапете Богоявленской церкви6 нашего села Елохова.

 Да, Тихон, я слыхал, как Василий уже сызмальства неистово молился, а его родитель приметил в нём Божью Благодать,  подхватил разговор его дружка Храп.

 Ну да,  подтвердил Тихон,  когда его отдали в работники к сапожнику, то случилось нежданное.

 Что есть нежданное?  поинтересовался Барма.

«Это ещё что за чужеземец?  подумал Тихон, посмотрев на Барму,  фрязин и есть фрязин, но он не стал обижать его и ответил:

 Что, что купца замертвил!

 Как так?  опять не понял Барма.

 Тогда слухай. Купец на торгу заказал сапожнику для себя две пары сапог, а его подручный Василий заулыбался:

 Зачем ему столько сапог, ежели завтра помрёт?

И ведь его предсказание сбылось, на утро купец-то помер! Сапожник сразу выгнал правдолюбца-Василия с глаз долой и тот подался в Москву, избрав путь служения Богу.

 Я тоже слыхал про Блаженного. Его прозвал народ Василием Нагим,  вмешался в разговор коренастый мужик, утираясь на ходу рукавом,  потому что он ходил полуголым в лохмотьях зимой и летом, жил, где придётся и всё время проводил в молитвах, а когда косноязычил, то выявлял пороки наши грешные! Его колотили нещадно, а он терпел и молился.

 Да,  заметил Тихон,  он был живым укором несправедливым людям, которые боялись его взгляда и даже царь боялся: «А вдруг, что-нибудь напророчит!» Говорили, царь проникся к нему уважением и чтил за святость и правдивость, называя его «провидцем мыслей и сердец человеческих». Молодой царь побаивался Блаженного, хотя и часто советовался с ним.