Судья включил тонкий сенсор на панели стола и кивнул главному обвинителю.
Тот суховато кашлянул, покрутил пол каблуком лакированной синей туфли и триумфально выкрикнул:
Вызывается свидетель Шёлковое Перо.
Судья поморщился от цокота металлических набоек. На свидетельский стул церемониально воссела тощая дама в розовом. «Барби 60».
Клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме голой правды.
«Голой» это лишнее, поправил судья.
Зал хохотнул развлечение. Свидетельница поправила шляпку и посмотрела на главного обвинителя. Он ободряюще кивнул ей. Дама успокоилась.
Главный обвинитель был краток. А как ему хотелось блеснуть в последний день. Чёртов кондиционер.
«Нет ли здесь чужого умысла?» мелькнула мысль перед началом опроса.
Скажите, что вы слышали, стоя под дверью аудитории, где профессор Рассказов читал лекции?
Дама в розовом приосанилась, её кривой палец с напяленным на него огромным перстнем с кровавым камнем ткнул в Андрея Рассказова:
Свидетельствую, что лично слышала, как подсудимый заставлял несчастных студентов, этих неоперившихся птенчиков, изучать мерзкие, толстые, извращённые текстики Достоевского.
Ах, прошелестело по залу.
Толстого, продолжила дама.
Ах, ах, какой ужас.
Льва Толстого, уточнила свидетельница.
Не может быть. Ух, вы слышали, даже не Алексея, а Льва, вы подумайте, какое иезуитство, лиловые, голубые и жёлтые шляпки запрыгали в возмущении.
Кафку, продолжала перечень тощая дама в розовом, подглядывая в бумажку, запрятанную в широком рукаве.
Ох, мне плохо, Вафку, простонала фиолетовая дама в первом ряду. Откройте окно, мы задыхаемся.
Охранник щёлкнул заржавевшими шпингалетами, и вместе с жарким воздухом в зал ворвалась парочка упитанных шмелей. Дамы замахали бумазейными шляпками, и шмели с громким недовольством взмыли вверх, где угодили в плен к изголодавшимся паукам.
Продолжайте, мадам, главный обвинитель незаметно подмигнул престарелой Барби.
И ещё, тут дама запнулась.
Говорите, вас не осудят за это имя, длинный перст главного обвинителя взмыл в потолок.
Хорошо, я скажу, но это последнее. Ик-Ик. Ещё обвиняемый заставлял студентов читать Джойса. Имя Джойса дама почти прошептала.
Судье пришлось колотить молотком три минуты, прежде чем зал затих.
Свидетельница процокала к своему стулу и покрылась алыми пятнами, когда сосед-толстяк в зелёной пижаме шепнул ей в корявое ушко:
Вы отважная женщина, мадам.
Второй свидетель, третий, четвёртый, пятый. Судья знал их всех: Клинописец, Остроручкин, Бейбумага, Чтивоножка, Скоропалый.
Бумагосжигатель был последним, и после его высокопарных сказаний о том, что студенты профессора Рассказова писали с помощью потока сознания, дамы трагически заломили руки, оплакивая поломанные жизни бедненьких несмышлёнышей. Охранники смущённо почёсывали затылки, пытаясь вспомнить, когда это судили всех этих Кафок, Джойсов и Толстых.
Свидетели допрошены, достопочтимый судья. Можно огласить приговор, шаркнул туфлей главный обвинитель.
А как же последнее слово? И где адвокат подзащитного?
Главный обвинитель посинел, знаменитости сшиблись лбами, повернувшись одновременно к выходу. Судья залпом выпил стакан воды. Такого эти стены не слышали. Судья напрягся. Нет, при его жизни эти стены точно такого не слышали.
Незнакомый всем мужчина в чёрном прислонился к дубовой шероховатой двери, левая рука его при этом играла тонким гусиным пером.
Настоящее перо, дамы взвизгнули, одна из них потеряла сознание, мужчины завопили:
Арестуйте его.
Охранники, подпиравшие стены, кинулись к незнакомцу, но неведомая сила пришпилила их обратно. Незнакомец двинулся по проходу, уселся рядом с подсудимым, предварительно шепнув ему:
Я Уильям.
На что Андрей шепнул в ответ:
Я вас узнал.
Ну так что же насчёт адвоката и последнего слова для обвиняемого? незнакомец закинул ноги в странных длинных сапогах на отполированный низенький стол и прищурился.
Судья не сводил глаз с отплясывающего пера: «Такие я видел только на старинных картинах в далёком детстве. Как же я устал. Наверное, этот профессор тоже. Мы с ним так похожи. Похожи ожиданием. Один из нас хочет побыстрее объявить приговор, второй услышать его. Главное сейчас не смотреть. Если посмотришь на подсудимого, приговор будет справедливым, а это всё равно что совершить революцию. А революций в этой стране не было, сколько же их не было? Сто? Двести лет?»