ГЛАВА 2
И потому, в свете всего выше перечисленного и по не отменённому закону вежливости, прежде чем приступить к дальнейшему изложению в основном личных событий, я просто обязан представиться. Рассказать о себе, чтобы вы имели представление, с кем имеете дело.
По паспорту я Потоцкий Генрих Адамович. В разговоре после этого я обычно делаю паузу. Ну как? Заценили? А потом улыбаюсь. И если вы сейчас усмехнулись или ухмыльнулись, то правильно сделали. В моём ФИО нет ничего особенного. У нас, вон, есть и Сапеги, и Радзивилы, и Ягеллы. А тут всего лишь какой-то Потоцкий, о которых, кроме историков, толком никто ничего не знает. Даже у нас, в Беларуси.
И в этом нет ничего зазорного. Нет, историю, конечно, надо знать, даже выдуманную и фальсифицированную, а вот о человеке следует судить не по фамилии и древности рода, а исключительно по его духовным и душевным качествам. И только потом по его уму и талантам.
«Я не знаю иных признаков превосходства, кроме доброты». Каково, а? Так сказал когда-то Людвиг Бетховен. И лучше, пожалуй, не скажешь. А раз так, то снобистская приставка «ван» между именем и фамилией совершенно неуместна.
Да и, честно сказать, гордиться принадлежностью к вельможным, аристократическим фамилиям, в подавляющем большинстве, должно быть стыдно. Ведь и власть, и богатство они добыли не за сохой и выпечкой хлеба. А силой, хитростью, обманом, лицемерием и коварством.
А кем все они были по сути своей? Тираны, деспоты и самодуры. Властолюбивы, честолюбивы и корыстолюбивы. Даже церкви, костёлы, университеты, библиотеки и другие исторические достопримечательности общественного пользования они строили, в первую очередь, во славу себе. Я уже не говорю о собственных замках и дворцах.
И мои предки не исключение. После многовекового мыкания по тёмным закоулкам истории, первые Потоцкие вышли в свет под руку с Клио благодаря своим военным способностям и покровительству крупного магната и коронного канцлера Яна Замойского.
И надо отдать им должное. Они отблагодарили своего благодетеля не исключительно в духе только того времени, а как и подобает всем отпетым карьеристам всех времён и народов.
Когда на них благосклонно посмотрел сам король Сигизмунд Третий, то блеск первого покровителя для них сразу померк. И они, без зазрения совести, тут же против него стали плести паутину из интриг. Искусный воин должен уметь владеть не только мечом и копьём, но и политическим рукоделием. Король был доволен. Это были два брата-акробата Яков и Ян.
Но, как говорится, Бог им судья. И приговор им давно уже вынесен. Дела-то давно минувших лет. О приговоре там мы, конечно, ничего не знаем, но измена и предательство не приветствуется и в наше время. Хотя по-прежнему ценится и вознаграждается. Да и историками, с подачи власти, трактуется по-разному. Если наш работает на них, то он предатель. А если тот работает на нас, то он разведчик и молодец. Но ведь с той стороны всё наоборот! Вот такую белиберду нам втюхивают.
В оправдание же собственной фамилии приведу ещё один исторический пример, который, конечно, не дотягивает до духовного восхищения, но душевные аплодисменты заслуживает. Хотя, вероятно, и не переходящие в овацию.
Некоторые из вас, надеюсь, догадались, что я имею в виду человека-космополита с мировой репутацией Яна Потоцкого. Нет, не одного из тех братьев. Это второй известный Ян, который родился спустя полтора столетия после смерти первого.
Дипломат и учёный. Запись в трудовую книжку получал и польском сейме, и в министерстве иностранных дел Александра Первого. И тоже, естественно, заслуживает неоднозначную оценку. И если судить только по политической работе, то, вероятнее всего, заслуживает только порицание потомков. Вот, мол, перебежчик.
И с таким клеймом второй Ян был бы благополучно забыт, если бы прожил жизнь в политико-административных авантюрах и в многочисленных путешествиях, с явно не только научно-археологическим уклоном.
Однако Ян Потоцкий был ещё и писателем. Вот именно это занятие сделало его имя бессмертным. Насколько, конечно, это возможно в исторической памяти человечества. А если быть предельно точным, то живительным источником, орошающим людскую память, стал его литературный, осмелюсь сказать, шедевр «Рукопись, найденная в Сарагосе». Это, конечно, не «Камо грядеши» Генрика Сенкевича, но и не посредственный бульварный роман, заполонивший вскорости всю Европу.