Она часто ставила меня в безвыходные условия.
- Ты очень возбужден, - глядя в кастрюлю, сказала мама. - Чувствую по дыханию.
- Беседовал с Валькой Гнедковым...
- Сильнодействующий раздражитель!
- Он сказал, что Таня Ткачук погибла не на войне. А на крыше.
- На крыше тоже была война. - Мама оторвалась от диетического бульона. - Она сбрасывала зажигалки и была смыта... взрывной волной. Если бы не она, мы бы с Валькиным отцом могли задохнуться в бомбоубежище. Два соседних дома сгорели дотла. Теперь на их месте сквер.
- А Валька ехидничал, пританцовывал... Может, вернуться во двор и вмазать ему как следует?
Мама покачала головой:
- Победи его мирными средствами. Что у тебя в руках? Письма?..
- Старые, еще довоенные. Я пообещал Надежде Емельяновне найти бывших мальчишек, которые присылали их Тане. Узнать о них: где живут и кем стали. А как узнать - сам не знаю. Обратных адресов нет. Имен и фамилий тоже.
- Всего три письма? - удивилась мама.
- Да что ты! Весь стол завален... Но эти обещали пожертвовать ради Тани жизнью.
- Закономерно. И справедливо! - сказала мама. - Это была самая красивая девочка во всей школе. Может быть, и в районе! Как встречу начинающих красоток, обязательно с Таней сравниваю. Нет, не тянут! Я была на полтора года моложе... Увижу, бывало, ее - на корточки приседаю. А что делалось с мальчишками, воображаешь? Они и приседали и вскакивали... Одним словом, непременно себя в ее присутствии проявляли.
- И наш Андрюша?
- Тоже старался. Но особенно проявил себя потом... после... Как только она погибла, на фронт ушел. Ему едва семнадцать исполнилось. Мог бы год подождать. А знаешь, что такое год на войне? Но Андрюша и одного дня ждать не хотел.
- Значит, он, может быть, из-за нее... и погиб?
- Я могла бы так думать. Но не хочу!
Мама вытерла полотенцем руки, взяла конверты и долго разглядывала их, то приближая к глазам, то удаляя от глаз, точно это были картины.
- Довоенные штемпели, - сказала мама. - Другой шрифт. Все по-иному... Так и вижу на плите примусы вместо конфорок! - Мама вернулась к современности и выключила газ. - Как же ты будешь искать?
- Надо, я думаю, прочитать письма и по их содержанию...
- Тебе, что ли, писали? - перебила она.
- А как же тогда?
- Есть живые свидетели. - Она задумалась, накрутила на палец свою мальчишескую челку. - Вернее, свидетельница.
- Она сможет определить?
- Сможет. По инициалам... И, безусловно, по почеркам!
- Через столько лет? Ну, это ты...
- Сможет! Андрюша говорил: "Екатерину Ильиничну не обманешь. Она каждого из нас по почерку знает: в прямом и переносном смысле".
- Кто это?
- Их классная руководительница. Живет близко... Через дорогу. Прогуливается по вечерам, вышагивает по переулку согласно моим предписаниям. Чтоб не вступать в конфликт с организмом! Помню, какой она молодая была... Уже тогда в характерах разбиралась. Сама ученикам прозвища придумывала. Ничего себе? И всегда снайперски точно! Так приклеивала, что если владельцу прозвище и не нравилось, отодрать было невозможно.
- А как она Андрюшу прозвала?
- Горнистом.
Я сравнивал фотографию на стене с женщиной, которая стояла рядом.
- Величественно я выглядела, не правда ли?
- Выглядели, - ответил я с детской прямолинейностью, которую не всегда умел вовремя обуздать.
- У нас с тобой родственные манеры, - сказала Екатерина Ильинична. - Я тоже не подвергаю фразы предварительной обработке.
- Мой дядя рассказывал...
Она перебила:
- Знаешь, как Андрюша именовал меня? Прости, но дядей я его называть не могу.
- И я... первый раз назвал.
- Он именовал меня классной руководительницей. Делал ударение на первом слове - и оно становилось оценкой. Теперь руководить некем.