Это Саша Лепешкин. Стеснялся своей фамилии: одной буквой отметился. Маленьких обожал! И этого тоже стеснялся: украдкой, за школой, первоклассников на санках катал. Мама его уборщицей в школе работала. Так он, бывало, за нее после уроков полы мыл. Этого не стеснялся! Девчонки идут... сама Таня идет, а он моет, трет. Ведра таскает... Жили они скромно - и дома у них было все самодельное: приемник, шкафы, табуретки. Ему-то Андрюша свою куртку со свитером и давал. Нет идеальных? А Саша Лепешкин! Только один человек в классе назвал его "поломойкой". Только один...
- Кто это, Екатерина Ильинична?
- Тот, которого Андрюша отхлестал по щекам. Ладно уж... Поскольку мне предстоит операция с неизвестным исходом, я расскажу тебе. Ты, в конце концов, должен знать. Тем более что этот самый "один в классе" живет с тобой рядом.
- Гнедков? - тихо угадал я.
- Трагический парадокс заключается в том, что и те трое тоже жили на разных этажах твоего дома. И все трое погибли, а он... Встречала его на улице. Кидался с риском для жизни через дорогу, заглядывал в глаза: Валька его учился у меня в классе. Вот уже года три не кидается и не заглядывает: я ведь на пенсии.
- А за что Андрюша его... по щекам? За "бабьего угодника" или за "поломойку"?
- За это Андрюша делал ему внушение. Мягко предупреждал. Гнедков клялся, что больше не повторит, залезал своими словами в доверчивую Андрюшину душу: "Ты мне веришь?" Андрюша, как ты знаешь, не любил говорить "нет". И отвечал: "Ну ладно, последний раз!"
- А потом все-таки бил по щекам?
- В тот день Гнедкова не бить, а убить можно было.
- За что?!
- За то, что Таня погибла.
Екатерина Ильинична властным движением усадила меня на диван:
- Говорят: "В ногах правды нет". Еще одна странная поговорка. Разве не ноги нас по земле носят? Но ты все-таки посиди.
Она боялась, чтобы, услышав ее рассказ, я не зашатался, не рухнул.
- Тебе мама про это не говорила?
Я покачал головой.
- Оберегает тебя. И я вначале хотела. Потому что ты живешь по соседству с Гнедковым. А теперь я как раз поэтому и расскажу! Оберегать - значит готовить к неожиданностям и возможным конфликтам, а не держать в неведенье. Ты согласен? Я слушаю...
- Конечно! Безусловно... А как же!
- Первый раз фашистские самолеты прорвались к городу через месяц после начала войны... Мои ребята, жившие в вашем доме, составили график: кому и когда дежурить на крыше. Разделили ее на квадраты: дом-то длиннющий! Однажды, когда была объявлена тревога, Таня увидела из окна, что Гнедков идет не на пост, а хочет прошмыгнуть вниз, в бомбоубежище. Она окликнула его: уже звякали зажигалки. Он объяснил, что в дождь дежурить не может: рискует свалиться с крыши. А ведь тоже клялся в любви! Трусы могут любить, как ты думаешь?
- Не могут!
- Могут, Петя... Но прежде всего себя! И вообще... страх умерщвляет в них любые другие чувства. Гнедков и спрятался в бомбоубежище. Фронт на крыше был открыт врагу. Я не высокопарно изъясняюсь: это было именно так. Тогда на покинутый пост встала Танюша. На ее "квадрате" находился чердак. Она скинула с крыши все зажигалки. Одну даже вытащила с чердака... вместе с горевшим бельем. В те времена на чердаках сушили белье... Два ближних дома горели. А ваш был спасен! Но взрывная волна от фугаски, упавшей неподалеку, сбросила Таню вниз.
- И тогда наш Андрюша...
- Беспощадно отхлестал труса. Гнедков и тут захлебывался от страха: "Прости, Андрей! Прости!.." Но тот отвечал: "Нет!" Жизнь научила его, наконец, не только любви, но и ненависти. Ненавидеть необходимо... Иначе мы, выражаясь привычным для меня математическим языком, поставим знак равенства между добротою и беспринципностью. "Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты". Вот это точная поговорка. Но столь же верно прозвучало бы: "Скажи, кто твой враг...