Всю ночь в такт толчкам маленького кораблика, который стонал и трещал во мраке, Оби перекатывался с одной стороны кровати на другую. Он не мог ни спать, ни бодрствовать. Но каким-то образом бо́льшую часть ночи мог думать о Кларе по несколько секунд зараз. Оби принял твердое решение не проявлять к ней интереса. Однако, когда открыл дверь и увидел ее, радость и смущение, надо полагать, было не скрыть. А она повела себя с ним, как с очередным пациентом. «У меня хватит на всех пассажиров. Я только что дала такие же мистеру Макмиллану и миссис Райт». Но все-таки она говорила на ибо впервые, словно подразумевая: «Мы связаны, мы говорим на одном языке». И вроде бы проявила некоторое участие.
На следующее утро Оби встал очень рано, чувствуя себя несколько лучше, но все же не сказать, чтобы по-настоящему хорошо. Команда уже надраила палубу, и он чуть не поскользнулся на мокром дереве. Заняв свою излюбленную позицию у поручней, Оби услышал легкие женские шаги и, обернувшись, увидел Клару.
Доброе утро, поздоровался он, широко улыбнувшись.
Доброе утро, ответила она и хотела пройти мимо.
Спасибо вам за таблетки. Он перешел на ибо.
Вам от них получше? спросила она по-английски.
Да, намного.
Я рада. И Клара двинулась дальше.
Оби опять облокотился на поручни и стал смотреть на неугомонное море, которое теперь было похоже на чащобу тревожную, вздыбленную, переменчивую. Впервые с тех пор, как они вышли из Ливерпуля, море можно было назвать по-настоящему синим; синеву без оттенка олова подчеркивали сверкающие белые верхушки бесчисленных небольших волн; они сталкивались, набрасывались друг на друга. Оби услышал быстрые, тяжелые шаги, а потом кто-то упал. Это оказался Макмиллан.
Мне жаль, сказал Оби.
О, это ерунда, ответил тот, глупо смеясь и отряхивая мокрые на ягодицах брюки.
Я сам чуть не упал.
Осторожнее, мисс Океке! воскликнул Макмиллан, когда опять появилась Клара. Такая подлая палуба, я только что упал. Он все еще тер себе брюки.
Капитан сказал, завтра пристанем к острову, сообщила Клара.
Да, Мадейра, кивнул Макмиллан. Завтра вечером, думаю.
Самое время, нечего сказать, улыбнулся Оби.
Вы не любите море?
Люблю, но после пяти дней хочется перемен.
Оби Оконкво и Макмиллан неожиданно подружились с той секунды, как Макмиллан упал на мокрой палубе. Очень скоро они уже играли вместе в пинг-понг и угощали друг друга напитками.
Что вы хотите, мистер Оконкво? спрашивал Макмиллан.
Пива, пожалуйста. Становится жарко. Оби провел большим пальцем по лбу, смахнув пот.
С ума сойти, правда? улыбнулся Макмиллан, дуя себе на грудь. Как, кстати, ваше имя? Я Джон.
Оби.
Оби какое чудесное имя. А что оно означает? Мне рассказывали, все африканские имена что-то означают.
Ну, насчет африканских имен не знаю, а имена ибо да. Часто это целые предложения. Как тот пророк в Библии, который назвал своего сына «Остаток обратится»[1].
Что вы изучали в Англии?
Английский. Почему вы спрашиваете?
О, просто интересно. А сколько вам лет? Простите мое любопытство.
Двадцать пять, ответил Оби. А вам?
Это в самом деле странно, потому что и мне двадцать пять. А как вы думаете, сколько лет мисс Океке?
Женщины и музыка не имеют возраста, улыбнулся Оби. Я бы сказал, двадцать три.
Она очень красива, вам не кажется?
О да, очень.
Мадейра была уже совсем близко, часа два ходу, сказал кто-то. Все столпились у поручней, угощая друг друга напитками. Мистера Джонса вдруг увлекла поэтическая волна.
«Кругом вода, но не испить ни капли, ни глотка»[2], продекламировал он и перешел на прозу: Сколько воды! Какое расточительство!
Оби вдруг стало ясно, что так оно и есть. Какое расточительство! Толика Атлантики превратила бы Сахару в цветущий травяной луг. Такие дела в этом лучшем из миров. Где-то полным-полно, а где-то ни шиша.
На закате корабль бросил якорь в Фуншале. Подплыла крохотная лодка, в которой сидели юноша на веслах и двое мальчишек. Младшему никак не больше десяти, другой, может, на пару лет постарше. Они вызвались нырять за деньгами. Тут же с верхней палубы в море полетели монеты. Мальчишки выловили их все до одной. Стивен Удом бросил пенни. Ныряльщики не пошевелились, заявив, что за пенни не ныряют. Все рассмеялись.