И вот настал день, когда большой отряд во главе с Готфридом Бульонским прибыл к морю в Марсель. Теперь им предстояло сесть на корабль, чтобы плыть в Палестину.
В пути через чужие земли не раз вспоминал барон свою любимую, и казалось ему, что она где-то совсем рядом. Сколько раз в минуту опасности он призывал ее светлый образ пред свои очи, и это придавало ему сил. Однажды, в пути через пустыню, отряд остановился на ночлег среди песков. К вечеру так похолодало, что воинов до костей пробирал озноб. Побежденные усталостью они все же уснули, а ветер перекатывая песчаные бугры потихоньку заносил спящих. Барон не спал, он сидел на склоне бархана и вспоминай госпожу Алейсейн, как наяву слышал он ее голос, и дыхание, которое источали ее уста, согревало ему сердце. Ночью многие замерзли, и на рассвете, когда звук рога разбудил отряд, воины поняли, что их стало вполовину меньше. Оплакав друзей и похоронив их по христианскому обычаю, рыцари двинулись дальше. Еще много-много дней длился их путь. От сильной жажды невозможно было сказать и слова, но под мерный шаг коней в голове у рыцаря простые слова складывались в песню, конечно ни в какое сравнение не идущую с теми, что сочиняют трубадуры, но придававшую силы и бодрость духа.
Твоим дыханием согрет, я выжил в лютый хлад,
Разлуки тягостный обет приму и буду рад,
Теперь нежнее и сильней стучится сердце в грудь
Любовь прекраснейшей из фей я взял с собою в путь.
И если кажется тщета наш путь среди песков,
То мне прекрасная мечта сияет с облаков,
И солнце яркое горит, целует горячей,
И над пустынею разлит свет ласковых очей.
В кровавой сутолоке дней бывает тяжело,
Но до сих пор в руке моей твоей руки тепло.
И в битве пламенного дня, и в вылазке ночной
Хранит меня моя броня и взор лучистый твой.
Да простит меня сеньор трубадур, раздался голос сидевшего подле меня семинариста, я вижу, что вы прекрасный рассказчик, но мне кажется, не все в этой истории вам известно. Если позволите, я добавлю несколько слов.
Что ж, извольте, отвечал мой спутник, любопытно, что вы можете добавить.
Вы пропустили то, что случилось с госпожой Алейсейн.
Я еще не дошел до этого печального места барону стало известно обо всем гораздо позже.
Барону вообще не было известно то, о чем я сейчас пообедаю. После прощания со своим паладином госпожа Алейсейн несколько дней не могла найти себе места от тоски. Часто принималась она молиться Пресвятой деве, но казалось ей, что глаза Богородицы смотрит особенно холодно, что страстная молитва не достигает ее. В тот вечер, о каком я рассказываю, красавица, рыдая, возносила молитвы к Спасителю, орошала слезами роскошные свои одежды, но душе ее не было облегчения, гнетущее предчувствие томило ее.
«О, как бы я хотела отправиться с тобой, мой Асбар», воскликнула она, ломая руки. И тут из-под алькова, что укрывал кровать госпожи Алейсейн, появилась фигура, при виде которой девушка вскрикнула и прижалась к стене. Он был, как показалось ей, молодым, но глаза тонули в бесчисленных морщинах, и хоть волосы его были чернее ночи, лицом он показался ей темнее собственных волос. Глаза его горели, как у кота. Рука госпожи Алейсейн поднялась, чтобы сотворить крестное знамение, но незнакомец схватил ее за рукав и резко дернул вниз. Теперь он казался ей красивым смуглым юношей, похожим на людей южных земель темноволосых и темноглазых.
«Кто ты?» вся затрепетав, спросила госпожа Алейсейн.
«Зачем же задавать вопрос, если ответ на него тебе известен?» пророкотал под сводами комнаты голос, заставив прекрасную девушку задрожать еще сильнее. Казалось, сознание вот-вот покинет ее, и будучи не в силах стоять на слабеющих ногах, она опустилась в кресло. Он подошел и встал у нее за спиной. Помолчав немного, наклонился к самому уху и сказал:
«Я могу помочь тебе. Ты сможешь быть со своим рыцарем, видеть то, что видит он, твоя душа отправится с ним в путешествие, а тело останется здесь. Люди сочтут, что ты умерла, и положит тебя в склеп, но не бойся: когда барон воротится, душа твоя снова соединиться с телом, не постаревшим ни на день, а если он погибнет»
«Тогда и мне лучше не жить», прошептала девушка.
«Может быть, и так Я могу сделать это, разумеется, за определенную плату, продолжал он своим странным леденящим голосом, от которого вот-вот готово было оборваться сердце. Согласна ли ты на эту сделку?»