Мир словно возвращался к нему кусок за куском с каждым, на кого падал его взгляд. И каждый раз он понимал, что то, что он видел Федотом, было обманом. Он видел и не видел. Это был тот же, но другой мир!
Он поднял глаза, ощущая себя Федотом, и встретился взглядом с Учителем, который напряженно наблюдал за ним через замершую перед ртом чашку. И в тот же миг вернулся огромный кусок его настоящего мира, и он понял, что это не Учитель, а он не Федот. Его любимый брат был перед ним. Старший брат, светлый князь ветров Буревой.
Здравствуй, Буря! сказал он учителю и тут же поправил сам себя, ощущая торжественность мгновения. Приветствую тебя, Светлый князь Буревой!
Брат поставил чашку, шагнул к нему навстречу, обнял, отстранился, держа руками за плечи, и сказал с улыбкой:
Ну, здравствуй, брат! Как же долго ты спал! Князь Буревой приветствует Светлого князя Ветробоя!
И перед глазами Федота распахнулись миры, уходящие безмерной воронкой ввысь, и в этих мирах его звали Ветробоем или просто Ветром. И он понимал, что это он и это его миры И ему еще придется принять и их, и себя, потому что он не помнил себя князем
Он готов был броситься в свои воспоминания, так сладки они были, но с удивлением увидел, что на глазах его старшего брата появились слезы. А когда одна слезинка сорвалась с ресницы, он ловко подхватил ее на ладонь и тут же втер себе в то место вверху груди, что называется душкой, и подмигнул брату.
Но когда он подмигивал, Буря подмигнул ему в ответ и тут же подхватил из воздуха такую же слезинку и втер в душку себе. Оказывается, осознал Ветробой, у него тоже стояли слезы в глазах Слезы, которые ты пролил в душу другого, делают вас ближе братьев по крови
Ну, здравствуй, Ветер! еще раз обнял его старший брат и отпустил, чтобы он мог поздороваться с Василисой, которая все сильнее прижималась к плечу своего любимого.
Здравствуй, радость моя, повернулся он к Василисе и обхватил руками, прижимая к своей груди.
Здравствуй, милый! всхлипнула она, прижимаясь к его груди. Как долго я тебя ждала!
Как долго я спал! воскликнул он, вытирая слезы о милый запах ее волос.
Ты так долго спал, что я уже боялась, что ты никогда не проснешься
И он почувствовал, что грудь его стала влажной от ее слез.
Так ведь и не проснулся бы, если бы не вы, шепнул он, целуя ее волосы.
Тут что-то яркое зашевелилось и зашуршало возле него. Он поднял глаза и увидел сначала огромную птицу, а с ней и память о той древней битве, в которой они участвовали вместе, когда он был еще совсем юным. Именно тогда она избрала его своим наездником, и битву устроили в честь его совершеннолетия. Ему пошел пятнадцатый год, и он сумел приручить Птицу, что подтвердило его княжеское происхождение
Почувствовав, как воспоминания наплывают на него, Василиса отстранилась и ушла смыть с лица следы слез. А князь Ветробой, которого близкие после той битвы прозвали Удалым, подошел к птице, которая была его воздушным конем, гарудой, и приветствовал ее тем жестом, которым у его народа было принято приветствовать своих ездовых птиц. Он взял ее за голову и подставил к ее клюву свой левый глаз.
Она заклекотала и прижалась своим левым глазом к его глазу. Их видение слилось. И Ветробой наполнился памятью о том, как был Удалым и учился смотреть ее глазами и как много они видели вместе
Затем он точно так же подставил ей свой правый глаз.
Извини, мой князь, тихо сказала она. Я должна вырвать его, потому что он чужой.
Он кивнул:
Делай что должна, моя Птица!
Но я припасла вот это, сказала она и достала откуда-то из перьев на груди черную повязку для глаза.
Ветробой взял повязку из ее клюва, и в тот же миг одним резким и отточенным движением она вырвала его правый глаз и проглотила его.
Василиса тут же приложила к его глазнице белую тряпицу, пропитанную целебным раствором, а брат Буревой взял из его руки повязку и повязал поверх тряпицы.
Теперь тебе один путь вернуть свой второй глаз!
Василиса закивала:
Без него тебе не вернуть свою мудрость, и улыбнулась печально, показав глазами куда-то вверх над его головой.
Ветробой смотрел на ее улыбку и отчетливо чувствовал, что даже Свет не вернул ему память обо всем, потому что доверял ей, но не понимал. Это было удивительное ощущение: теперь он точно знал, какое тело надо восстанавливать и обучать
Путь был ясен, и другого для него не было.