Дверь открылась, и я увидела тетю Веру, соседку Серафимы из одиннадцатой квартиры.
— Лика, — ахнула та. — Лика, милая, приехала… а что ж Серафима-то ничего мне не сказала? Или ты сюрпризом?
— Телеграмму посылала… — с некоторой обидой ответила я.
— Бог с ней, с телеграммой. Вот тетка-то обрадуется…
Мы обнялись и облобызались. Тетя Вера — добрая душа и одинокая женщина, Серафима ей как родная.
— Вот видите, — сказал таксист. — А вы переживали. Говорил, телеграмма запоздала, так и есть.
Раз пять сказав ему “спасибо”, я распрощалась и вошла в квартиру.
— А Серафима где? — спросила на ходу.
— Дома. Голова у нее с утра болит. Тут я увидела свою тетушку. Она возлежала на диване, вытянув ноги в туфлях на устрашающей высоты каблуках. Голова ее была обмотана полотенцем, в левой руке чашка, а в правой сигарета.
— Привет, — сказала я. Серафима на меня посмотрела и закатила глаза.
— О Господи… Я про тебя забыла.
— Приятно слышать. Между прочим, я час прождала на вокзале. У меня три чемодана, и все тяжелые. Я выхожу замуж за графа или уже нет?
— Иди я тебя поцелую, дитятко.
— Ты свинья, Серафима.
— Да ладно, не злись…
Мы поцеловались, и я села рядом, подозрительно ее разглядывая.
— Что-нибудь не так? — спросила я через минуту.
— Прости меня, убогую. Я должна была предупредить, чтобы ты не приезжала.
— С чего это вдруг? — удивилась я.
— Неприятности. И весьма крупные.
— Что еще за неприятности? Влюбилась?
Тетушка махнула рукой.
— Работа…
Я нахмурилась. Ее работа с самого начала не вызывала у меня доверия. То есть не сама по себе (работала она бухгалтером), а место, где тетушка прикладывала свои недюжинные способности. Местом этим было казино. А я являюсь убежденным противником азартных игр.
— Развалилась ваша контора? — задала я наводящий вопрос.
Тетка разглядывала потолок, я тоже подняла голову и с готовностью на него воззрилась. Ничего интересного обнаружить не удалось.
— Говорю, контора ваша развалилась? — напомнила я о своем существовании, повышая голос.
— Контора процветает, — хмыкнула в ответ Серафима. — А я, судя по всему, скоро накроюсь.
— Что? — не поняла я.
— Повесили на твою тетушку восемьдесят семь миллионов. Отдать нужно в недельный срок. Со вторника включат “счетчик”.
Я вытаращила глаза и попыталась переварить информацию.
— Что значит “повесили”?
— То и значит. Подставили, прокатили, объегорили. Короче, у меня неприятности и головная боль.
— Ничего себе неприятности. Неприятность — это когда каблук сломаешь, а здесь восемьдесят семь миллионов… Это же… Ты ведь этих денег не брала? — строго спросила я.
— Само собой.
— Так чего ж на диване лежишь? Надо идти в милицию, в прокуратуру… не знаю, какие еще органы этим занимаются.
— Ты, деточка, часом не спятила? Какие органы тебе привиделись?
— Местные.
Серафима свистнула и даже пальцем у виска покрутила, так ее потрясла моя крайняя отсталость.
— Послушай, ты ведь не собираешься их отдавать? — ужаснулась я. — Где ты возьмешь такие деньги?
— Продам квартиру, машину, гараж…
— А также мебель, одежду и обувь, — подсказала я, тетка нахмурилась. — Не можешь ты серьезно говорить подобную чепуху. Постой, а этот, как его, Петр Сергеевич, твой директор. Ты утверждала, что он сказочной доброты мужик. Он что говорит?
— Во-первых, оказалось, что не только доброты, но и простоты. Во-вторых, он уже десять дней где-то отдыхает, и найти его возможным не представляется.
— Ты ходила к юристу, консультировалась?
Тетка опять выразительно покрутила пальцем у виска.
— Молчи лучше, не тревожь меня.
— Что-то я не понимаю, — стала я гневаться. — Странно ты себя ведешь. Ни за что ни про что с нее требуют огромные деньги, а она на диване лежит и потолок разглядывает.