- Найдется у вас тут, кто на дудочке играет?
- На чем? - переспросила старуха скотница.
- На жалейке.
- Да вот дедушка Шурик, я ему наказала прийти, только он пьяненький с утра.
- Надо его сюда доставить.
Но дедушка Шурик появился сам. Щуплый, крошечный, похожий на лесного гнома; в белых хмельных глазах дедушки теплится хитреца.
- Здравствуй, дед! Ты меня помнишь?
Дедушка Шурик молча моргает седыми ресницами.
- Громче говорите, - предупреждает Трубникова старуха скотница. - Он только про водку хорошо слышит.
- Понятно!.. - И Трубников звонко, обещающе щелкает себя по шее: мол, хочешь?..
Дедушка Шурик радостно кивает в ответ, его белые глаза зажглись сознательным интересом.
- Тогда играй! - орет Трубников в большое, заросшее седым волосом ухо старика. - Играй, дед, и помалу катись к выходу!.. Надо этих одров на луг свести!.. Понял?.. А вечером тебе водочка будет. Понял?
Дед без слова отходит от Трубникова и подносит жалейку к губам.
Тоненько, нежно и жалостно запела под пальцами старика ива. Она пела о грустном, одиноком человеческом сердце, но для коров то была песнь росистого луга, пробудившегося зимой, песнь сочной травы, теплого солнца, прохладной реки.
Тоненький, готовый вот-вот оборваться звук будил память о трудолюбивой жвачке, ленивой сытости, блаженной отягощенности чрева. И сквозь эту влекущую мелодию разрядом весеннего грома прогремел бич.
Робко, неуверенно шагнула вперед одна из коров. Остановилась, поводя шеей, будто прося о помощи, и вдруг засеменила к старику, к его дудочке. Пятясь, дедушка Шурик повлек ее за собой. Следом двинулись другие коровы, поднялись две упавшие и, шатаясь, побрели к выходу.
Заливалась, звала жалейка, пугал, жалил, гнал вперед кнут.
Тоскливо замычала, забилась Ветка и вдруг рывком отняла от земли свое тело. Старуха скотница и женщина в вязаном платке, подпирая Ветку с боков, поволокли ее к воротам.
Мимо расступившихся женщин Трубников выходит из хлева.
По-прежнему пятясь и будто пританцовывая - его плохо держат пьяные ноги, - ведет за собой дедушка Шурик жалкое коньковское стадо. В ясном свете утра коровы кажутся призраками, выходцами из навозных могил, но они идут и идут, ниточка звука не дает им упасть.
Волоча за собой бич, Трубников зашагал им вдогон. Поравнявшись со старой скотницей, он крикнул ей с веселой яростью:
- Наша взяла, старая!
За околицей со стадом повстречался мотоциклист. Он объехал стадо и взял путь к коровнику.
Трубников оборачивается на треск подъехавшего мотоцикла. Мотоциклист слезает со своего бензинового конька, снимает очки. У него молодое лицо с гладкой розовой кожей и тугая морщинка между бровей, придающая ему не столько серьезный, сколько озадаченный вид. Он подходит к Трубникову.
- Товарищ Трубников?.. Инструктор райкома партии Раменков.
- Добрый день, - отзывается Трубников.
- Мы вас в райкоме ждали.
- Так ведь я еще не председатель, - усмехается Трубников. - Частное лицо.
- Ну, это мы мигом... Я за тем и приехал, чтобы выборы провести...
- Хорошо, что вы на колесах, - говорит Трубников, - мне надо в Турганово за водкой съездить.
- Как?.. - поперхнулся Раменков.
- Я пастуху пол-литра задолжал.
- Простите... Но удобно ли? - мнется Раменков.
- Давши слово - держись. Старик мне помог... а пешком я к вечеру не обернусь.
Вздохнув, Раменков идет к мотоциклу. Трубников следует за ним.
- Бабушка, - на ходу обращается он к скотнице Прасковье, - мы по-быстрому съездим, а ты тем временем собери народ.
Они садятся на мотоцикл. Трубников вцепляется своей калеченой рукой в пояс курточки Раменкова, и мотоцикл мчится прочь в голубых клубах дыма.
- Егор Иванович, - поворачивается к Трубникову Раменков, - вы когда будете выступать, то покороче... Так, в общих чертах о международной обстановке, о задачах на сегодняшний день...