, св[ой] дом. Ив[ан] Андр[еевич]**** знает.
* Галланд - вероятно, сотрудник Центросоюза или Внешторга. В письме к К.А.Треневу он упоминается как Галлон. "...И если бы не выдача по распоряжению Галлона пайка от Центрсоюза - гибель". В этом же письме Шмелев просит узнать "...в Центрсоюзе или Внешторге, что с моим письмом сталось".
** Смидович Петр Гермогенович (1874-1935) - участник революционного движения, в эти годы член Президиума ВЦИК, троюродный брат В.В.Вересаева.
***Товарищество "Книгоиздательство писателей в Москве" было учреждено в 1912 г., просуществовало до 1924 г. Его материалы частично сохранились в РГАЛИ в ф.1440.
****Данилин Иван Андреевич (1870-1941) - писатель, член "Книгоиздательства писателей в Москве", после Октябрьской революции работал в Наркомпросе и Госиздате. В это время жил в том же доме, где находилась квартира Шмелева. Упоминание "неведомого языка" подразумевает, по-видимому, новую орфографию.
Я не могу ничем помочь ей - я нищий, голый, голодный человек. Ехать в Москву и для видимости взять как[ое]-ниб[удь] место или обучать в литер[атурных] мастерских?! Нет, пусть это делают те, кто умеет это. Я бездарен в эт[ом] отношении. Одно прошу - пусть дадут мне возможность уехать и я верну пайки во сто крат. Куда я поеду в Москву?! На юру жить и биться в тисках среди тысяч не знающих, что с собой делать, нищих интеллигентов и бывших людей? Скоро будут перегрызать глотку др[уг] другу.
Передайте прилагаемое письмо Ив. Андр. Данилину. Его адрес в книгоизд[ательст]ве знают, я забыл: кажется, Мал. Полянка, угол 2-го Петропавловского пер. д.7? Письмо важное: я прошу в нем отдать моей матери из моих вещей, какие, б[ыть] м[ожет], у него сохранились. Она хоть хлеба поест перед смертью: ей 77 лет. Часы мои у него есть с цепочкой, еще что-то. Пусть отдаст ей скорей. Она продаст эти часы, когда-то ее подарок сыну-студенту. Я только посл[еднее] время стал, нашел силу писать письма. Я только мог ковырять землю, убивать душу в черной работе. Всю тяжесть - искать куски - взяла на себя моя Оля. Святая, горевал. Если бы погибнуть, но у нас не нашлось духу погибнуть: мы еще жили и живем какой-то жалкой надеждой. А м[ожет] б[ыть], мальчик еще придет! Нет, не придет. Ну, я, кажется, все сказал. Да, если не удастся уехать, не разрешат, умрем, как умир[ают] животные, в закутке, в затишье, не на глазах. Прощайте, дорогой Вик[ентий] Вик[ентьевич]. Вряд ли свидимся. Передайте наш посл[едний] привет М[арии] Герм[огеновне]*. Вы - дело другое. Вас не ударила жизнь, слава судьбе. Будьте счастливы. Я хотел бы быть бодрым. Не могу. Так, день за днем, день за днем. И сплошная, неизбывная мука. Пусто для нас всякое место. Но наше место еще носит следы, тень нашего дорогого и чистого мальчика, которого мы так преступно потеряли. Этого не избудешь. Ну, обниму Вас заочно, крепкий Вы человек. Сделайте, что найдете возможным, что в силах. Передайте привет Ник. Дмитриевичу [Телешову], Ив.Ал.Белоусову, Юл.Ал. Бунину, Ив.Андр.Данилину и собратьям-писателям.
Ваш сердечно Ив. Шмелев
* Смидович Мария Гермогеновна - жена В.В.Вересаева, родная сестра П.Г.Смидовича.
Прилагаемые при сем письма - Данилину и матушке - будьте добры передать оба Данилину, а он доставит ему поближе.
Ах, дорогой Вик[ентий] Вик[ентьевич]! Многое бы я сказал, но нет сил, смято в моей душе все. Все мои взгляды на жизнь людскую перестроились, словно мне вставили иные глаза. Все, ранее считавшееся важным - уже не важное, великим, - уже не то. Знаете ли, я сразу состарился лет на 1000! И многое, раньше звучавшее стройно, как церковный орган, - только скверная балаганная музычонка! И люди попали на глаза мои новые в новом виде, и как же пожалеть только можно все и всех. Увидал новое - и сказал бы новое и по-новому. И природу увидал по-новому. Досадно, если не совладаю с собой.