Я хотел сказать, что разговор начат не с того конца, что они должны бы просить у меня ненапечатанных стихов или прозу, но передумал и написал просто короткий отказ.
Я тут увлекся рассказом о моих вологодских разговорах и упустил главное, что я хотел Вам сказать. Я начал свою автобиографию и написал уже листа четыре. Хочу показать Вам. Это вещь не для Вологды - велика по объему, так сказать, называется "Несколько моих жизней"36. Не претенциозно название? Прочтете?
Сердечный привет Наталье Алексеевне.
Ваш В. Шаламов.
Москва, 15 ноября 1964 г.
Дорогой Александр Исаевич.
Написал Вам целых два письма, но из-за нетранспортабельности, негабаритности в чисто физическом смысле - не отправил и думаю вручить Вам лично, при встрече. Там есть мои заме-чания на Ваше чтение "по долгу службы".
Желаю здоровья, хорошей работы, успеха "Свече на ветру".
Сердечный привет Наталье Алексеевне.
Ваш В. Шаламов.
Дорогой Александр Исаевич!
Очень рад был получить Ваше письмо31. Жаль только, что Вы сузили тему разговора - за бортом осталась наиболее важная часть. Но и в оставшемся "оттенки" выражены явственно, и итоги обсуждения "подбивать" еще рано.
Долг писателя - героизация именно судеб интеллигентов, писателей, поэтов. Они имеют на это право несравнение большее, чем какие-либо другие "прослойки" общества. (Не следует думать, что другие прослойки этого права не имеют.) Дело в степени, в сравнении, в нравственном долге общества. Противопоставление судеб гуманитарной и технической интеллигенции тут неиз-бежно - слишком велика разница "ущерба". Хорошо Вам известные приключения господина Рамзина38, который позволил себе принять участие в известной комедии - с орденоносным "хэп-пи-эндом" и ведром прописной морали, вылитой по этому поводу на головы зрителей и слушате-лей,- это единственный пример "ужасного", "крайнего" наказания "вольнодумного" представи-теля мира науки и техники. Все другие отделывались еще легче (шахтинцы39 и т. д.).
С поэтами и писателями был другой разговор. Мандельштам, Гумилев, Пильняк, Бабель (и сотни других, чьи имена не записаны еще на мраморную доску Союза писателей, хотя их явно больше, чем погибших в войну, и по количеству и по качеству) - были уничтожены сразу. Хотя любой прямоточный котел и любой космический корабль в миллионы раз стоят меньше, чем стихи Мандельштама.
Жизнь Пушкина, Блока, Цветаевой, Лермонтова, Пастернака, Мандельштама неизмеримо дороже людям, чем жизнь любого конструктора любого космического корабля. Поэты и писатели выстрадали всей своей трагической судьбой право на героизацию. Здесь суть вопроса - "оттен-ки". Именно так должен быть поставлен и решен этот вопрос. Это нравственный долг общества. И говорить, что изображение убитого художника подобно тому, как бы "художник рисовал собстве-нное ателье"! Ведь художник-то убит в своем ателье.
В вопросе об "ателье" Вы ошибаетесь, Александр Исаевич, даже если взять этот вопрос в Вашем понимании. История литературы, да и история человеческой души знает не одно "ателье" подобного рода, которое рисовал художник, "Детство и отрочество", например. Разве это не "ателье", которое описывает художник Толстой. Конечно, "ателье". В прозе таких "ателье" очень много - их воспитывающая роль неоспорима.
В поэзии примеры привести столь же легко.
В трюмо испаряется чашка какао,
Колышется тюль, и - прямой
Дорожкою в сад, в бурелом и хаос
К качелям бежит трюмо40.
"Ателье"? Ателье. Дача. И в то же время эти строки - высочайшая вершина русской поэзии XX века, века очень богатого в русской литературе, украшенного немалым количеством блестя-щих имен.
Это - решение вопроса в Вашем понимании "ателье".