Здесь очень много разных премиальных фондов, есть даже такая премия - "За крайнюю творческую беспринципность", но мне все не удается ничего получить. Это даже странно, потому что некоммерческий успех у меня есть... Восточно-европейское происхождение в таких делах и плюс, и существенный минус.
* * *
У меня вышла четвертая книга по-русски, с лета пойдут заграничные издания, может быть, что-то заработаю, хотя кормит все же не литература, а журналистика, и притом весьма низкого сорта.
Воннегут не только черный юморист, он еще и романтик, и выразитель тотального скепсиса, а в жизни невероятный добряк, ему недавно исполнилось 60 лет, и он похож на страшно истаскавшегося юношу. Недавно он сказал мне: "Я живу на этой улице десять лет, и три раза в день гуляю с собакой", но ни один человек еще не сказал мне: "Ты Воннегут?"
Как ты, наверное, слышала, в этом году Нобелевскую премию дали Маркесу, шансы Воннегута были очень велики, когда решение было принято, Воннегут написал: "Даже если бы премию дали мне, все равно всем было бы ясно, что Маркес пишет лучше".
Надо сказать, Воннегут прав...
... И помни, что мы тоже живем не в раю, и в некоторых отношениях наша жизнь - очень трудная, хотя объяснить всего этого я не могу. Когда-нибудь разберемся. Никаким дурным слухам обо мне не верь, я пытался сделать первую нормальную газету в эмиграции, и меня оттуда выжили. Репутация моя в симпатичных мне кругах - вполне хорошая, от американских же издателей и редакторов я только и слышу: "Вы - первый нормальный русский, которого мы встречаем."
Обними и поцелуй Сашу. Я верю, что мы когда-нибудь увидимся. Это не слова, я действительно верю. Не разочаровывайся во мне, ты один из очень немногих близких и дорогих мне людей, и дружба с тобой - лучшее время моей жизни, это правда.
* * *
В Америке, конечно, очень много хорошего, все лучшее относится к традициям - свобода, доброжелательность, юмор, но мы выросли в совершенно другом мире и с величайшим трудом приспосабливаемся к здешним условиям. К идее свободы тут относятся болезненно, даже патологически, мой сосед-пуэрториканец заводит кошмарную музыку, и если я сделаю ему замечание, он даже не нахамит в ответ, он просто не поймет, что я имею в виду, он будет потрясен - ведь я посягнул на его свободу, на его "прайвеси". Прайвеси - местное заклинание,
означает - "частная сфера" и оберегается с неистовой силой.
Девку, которую трахаешь, нельзя спросить, где была вчера - это нарушение прайвеси, Катя /старшая дочь писателя - прим./ встречается с мальчиками, но я решительно ничего о них не знаю - это ее прайвеси, если человек идет в феврале босиком по улице, никто не поворачивает головы в его сторону, чтобы не нарушить его ебаного прайвеси, не посягнуть на его свободу...
Если в иных краях людей тяготит недостаток свободы, то тут ее слишком много, и свобода одного человека запросто нарушает границу свободы другого. В Нью-Йорке фактически идет гражданская волна, каждый день здесь убивают больше народу, чем в Афганистане и Бейруте, больше 2.000 в год, люди поголовно вооружены, тезиз "Лучше быть красным, чем мертвым" - не пустой звук, обыватели говорят: "Лучше уж коммунисты, чем грабители и убийцы" ...
С первых месяцев в Америке я занимался исключительно русскими делами, начал выпускать демократическую альтернативную газету /48 страниц формата "Недели"/, она стала популярной, я даже что-то зарабатывал, нажил миллион врагов среди авторитаристов из Максимовской банды, среди монархистов, сионистов, которые дико гордятся, что хуй у них на полмиллиметра короче, чем у других народов, среди так называемого "морального большинства" - что есть разновидность фашизма, короче, среди правых дикарей и фантазеров.