Она была в короткой заячьей дохе, поднятый воротник, покрытый плотным инеем, холодно сверкал. Улыбаясь, она откинула воротник от губ, зубами стянула варежки, подышала на озябшие пальцы и внимательно огляделась. Все тотчас с интересом подняли головы. Сережа Неустроев, самый молодой из рабочих, густо покраснел. Банников даже свистнул, подтянул голенища своих новых бурок, спросил с усмешкой:
— Чем обязаны вашему посещению? М-м?
— О мальчики милые! — удивленно воскликнула она. — Как у вас накурено и грязно! Споткнуться можно! Просто безобразие!
Заросшие щетиной «мальчики» переглянулись. Абашикян с оскорбленным видом приподнялся, пощупал гирю ходиков и снова лег.
— Очень остроумно, — сказал он.
— Это как же понимать? В каком это смысле, Лидочка? — недобрым, однако игривым голосом спросил Банников, поудобнее устраиваясь на койке.
Она, сунув руки в карманы, пожала плечами.
— Ведь хлев, а не комната. Опустились! Мужчины тоже! Цари природы! — И сердито засмеялась.
На лице Сивошапки ничего не отразилось. Абашикян жестко потер синюю щеку и едко-многозначительно хмыкнул. Банников с наглой улыбкой стал заталкивать окурок в горлышко бутылки, спросил лениво:
— Вот как! Значит, здесь мужского пола нет? Вы, очевидно, хотите сказать, что комната пуста?
— Именно это. — Серые насмешливые глаза Лиды на мгновение задержались на красном лице Сергея, и она тихо, твердо сказала: — Сережа… Хоть вы наведите порядок! Стыдно!..
И Сергей, не без робости взглянув на нее, внезапно послушно, торопливо встал и, будто сжавшись от ее слов, со стеснительной осторожностью взял веник и начал подметать возле коек окурки.
— Вот так! — уже весело сказала Лида. — В другой раз зайду только тогда, когда будет чисто. До свидания, мальчики.
Она ушла, безжалостно, тонко поскрипела под окном своими узенькими валенками, и после ее ухода в комнате остался неспокойный, смешанный запах мороза и свежести, заиндевевшего меха. Вое молчали, глядя на двери. Пар холода таял над полом.
— Москвичка! — с одобрительной усмешкой сказал Банников и, вопросительно скосившись на Сергея, медленно добавил: — Э, парняга, парняга, плохие твои дела, брат!.. А ведь она не к тебе приходила! Не понял?
Сергей в растерянности стоял посреди комнаты, чувствуя на себе испытующее внимание, потом бросил веник, сел на кровать, произнес сдавленным голосом:
— Ну и что ж!..
— Скажи на милость! — неопределенно воскликнул Абашикян.
Тогда Банников положил ноги на спинку кровати и, дотягиваясь крепким мускулистым телом, сказал:
— Слушай, Сержик… Крутит она тобой и так и эдак. А сама… это самое… чуешь? Щекотливая женщина!
Он так произнес «щекотливая женщина», что был ясен порочно открытый намек на их тайную близость, и Сергей вскочил, крикнул вызывающе:
— Не… не смей так говорить! Слышишь? Иначе…
— А что иначе? — Банников, зевая, поморщился. — Брось. У тебя еще слабые бицепсы, Сержик!
— А ну, — подал голос Сивошапка со своей койки. — Не тронь хлопчика, Банников! Это его личное дело!
…Однажды поздней осенью Сергею запорошило глаза пылью породы, он не мог работать. Со злым чувством бессилия стоял на склоне обрыва, слезы текли по щекам, и тут Банников, этот многоопытный, постоянно уверенный в себе парень, подойдя к нему с совком на плече, посоветовал сочувственно:
— Слушай, Сержик, что ты мучаешься? Зайди-ка к Лидии Александровне. Она незаменимая мастерица вытаскивать соринки. Тонкие женские пальчики… Абсолютно гарантировано.
Когда Сергей вошел, Лидия Александровна сидела за столом, наклонив лицо, — каштановые волосы касались щеки — и в лупу рассматривала кусочек породы. Она подняла голову, спросила с улыбкой:
— Принесли новые образцы?
Сергей сконфуженно объяснил, в чем дело.