Если бы тебе довелось пережить столько же, сколько и мне, ты бы понял, сколь быстротечно любое зло: оно либо рушится само, либо его уничтожают другие. Не пройдет и ста лет, как гранбретанцы станут самым обычным, мирным народом.
С этими словами граф подмигнул дочери, но она, видимо, в душе соглашаясь с Ноблио, не улыбнулась в ответ.
– Эти дикари слишком порочны, чтобы время могло их исправить, даже через века. Посмотри хотя бы, как они выглядят! Носят отвратительные звериные маски, какие-то странные одеяния, которые не снимают даже в жару… и потом – эти их жесты, походка… Все в них заряжено безумием, и это безумие заразно. – Ноблио покачал головой. – А мы своей пассивностью только подстегиваем их. Нам бы следовало…
– Сейчас нам следует пойти спать, друг мой. Не забудь, завтра – первый день празднества.
Устав спорить, граф кивнул Ноблио и поднялся с места, а затем, нежно поцеловав дочь, покинул зал.
Окончание сбора урожая отмечается в Камарге большим народным гуляньями. Дома украшают цветами, люди достают из сундуков праздничные одеяния, по улицам водят молодых бычков, торжественно марширует гвардия. А ровно в полдень на городской окраине в древнем амфитеатре устраивают корриду.
По всему амфитеатру тянутся каменные скамьи, на которых на специальных подушечках рассаживаются зрители. С южной стороны находится небольшая ложа с красной черепичной крышей и двумя колоннами, украшенными искусной резьбой. Багряные занавеси закрывают ложу с двух сторон. Это место графа Брасса, его дочери Иссельды, Ноблио и старого фон Виллаха.
Отсюда открывается прекрасный вид на арену. Слышны взволнованные разговоры зрителей и нетерпеливое фырканье быков в загонах.
Но вот уже шестеро стражей в шлемах с перьями и небесно-голубых накидках протрубили в фанфары. Рев бронзовых труб перекрыл хрип быков и гомон веселящейся толпы. Поднявшись с места, граф Брасс шагнул вперед.
Завидев его, толпа принялась аплодировать, и граф улыбнулся, приветственно вскинув руку. Когда же наконец наступила тишина, он произнес положенные слова:
– Возлюбленные жители Камарга! Сама судьба хранит вас от бедствий Тысячелетия Ужаса. Вам была дарована счастливая жизнь, и сегодняшний праздник лучшее тому подтверждение. Предки ваши, благодаря мистралю, очистившему воздух, были спасены от гибельного яда, принесшего другим народам вырождение и гибель, и потому сегодняшний наш праздник посвящен ветру жизни.
Толпа вновь взорвалась восторженными криками и аплодисментами, затрубили фанфары, затем на арену ворвались двенадцать огромных белых быков с горящими красными глазами. Они принялись метаться по кругу, раздувая ноздри, и рога их блестели на солнце… Этих быков к нынешнему празднеству готовили целый год, и сегодня против каждого из них выйдет безоружный человек, который попытается сорвать у свирепого зверя пестрые ленты, что повязаны у того на рогах и на шее.
Наконец всадники, приветствуя зрителей, выехали на арену и принялись теснить быков в стойла. Едва лишь животные вернулись на место, как на арену выехал распорядитель праздника с золотистым рупором в руках. На нем был пестрый плащ всех цветов радуги и синяя широкополая шляпа. Голос его, усиленный рупором и отражавшийся от стен амфитеатра, походил на рев рассвирепевшего быка. Торжественным тоном он объявил имя первого животного: им стал Краснорог из Эгморта, принадлежавший известному скотоводу Понсу Ячару, затем провозгласили и имя тореадора, Мэтана Джаста Арлийского. Как только распорядитель покинул арену, из-под трибун вылетел Краснорог. Его огромные сверкающие рога были украшены багряными лентами.
Зрители принялись бросать цветы на арену, стараясь задеть широкую белую спину Краснорога. Огромный бык, рост которого был не менее пяти футов, вздымая клубы пыли, резко развернулся.