Горячий сыр обжег Вэл нёбо, а когда она взглянула на часы, то поняла, что пропустила последний поезд домой.
Отчаянно бьется о сетку слепой мотылек,
В безнадежном полете пытаясь
Все отдать за пьянящего света глоток.
К. Дж. Кеннеди. «Уличные мотыльки»
Валери дремала на холодных плитках пола под картой подземки, положив голову на рюкзак. Она выбрала место для сна у кассы, решив, что ее никто не ограбит и не ударит ножом при людях.
Почти всю ночь Вэл провела в смутном состоянии между сном и бодрствованием, то на секунду отключаясь, то резко просыпаясь. Порой она выныривала из сна, не соображая, где находится. На станции стоял запах гниющего мусора и плесени. Лепной бордюр из перевитых тюльпанов над растрескавшейся краской напоминал о другой станции, «Спринт‑стрит», – старинной и великолепной. Проваливаясь обратно в сон, Вэл попыталась представить себе эту станцию.
Самым странным было то, что девушка не боялась. Она чувствовала отстраненность от происходящего, словно лунатик, шагнувший с тропы нормальной жизни в лес, где может случиться все, что угодно. Ее гнев и обида остыли, превратившись в летаргию, которая свинцом залила руки и ноги.
Когда она в следующий раз с трудом разлепила глаза, над ней стояли люди. Она села, запустив пальцы одной руки в рюкзак, а другую подняв, словно защищаясь от удара. На нее смотрели два полисмена.
– С добрым утром, – сказал один из них. У него были короткие седые волосы и кирпично‑красное лицо, будто он слишком долго стоял на ветру.
– Угу.
Вэл ладонью стерла остатки сна с уголков глаз. У нее болела голова.
– Довольно дерьмовое место для отдыха, – сказал полисмен.
Пассажиры шли мимо, но почти никто не смотрел в ее сторону. Вэл прищурила глаза:
– И?
– Сколько тебе лет? – спросил его напарник.
Он был моложе, стройный, с темными глазами, и от него пахло табаком.
– Девятнадцать, – соврала Вэл.
– Документы есть?
– Нет, – ответила Вэл, надеясь, что они не станут обыскивать ее рюкзак.
У нее было разрешение на вождение автомобиля вместо водительских прав, потому что она завалила экзамен по вождению, а эта карточка подтверждала, что ей всего семнадцать.
Он вздохнул.
– Здесь спать нельзя. Хочешь, отвезем тебя туда, где ты сможешь немного отдохнуть?
Вэл встала, забрасывая рюкзак себе на плечо.
– У меня все нормально. Я просто дожидаюсь утра.
– Куда ты собралась? – спросил полисмен постарше, загораживая ей дорогу.
– Домой, – ответила Вэл, потому что ей показалось, что это прозвучит прилично.
Она поднырнула ему под руку и бросилась вверх по лестнице на Кросби‑стрит. С колотящимся сердцем девушка поспешно проталкивалась сквозь толпу сонных людей, торопившихся на работу со своими рюкзачками и портфелями. Она бежала мимо рассыльных на мотоциклах и вереницы такси, через потоки пара, вырывавшегося из вентиляционных решеток. Наконец Вэл остановилась и оглянулась, но оказалось, что ее никто не преследовал. Перейдя улицу на Бликер‑стрит, она увидела двух панков, рисовавших на тротуаре мелом. У одного был радужный ирокез, чуть примятый сверху. Вэл осторожно обошла их рисунок и двинулась дальше.
Для Вэл Нью‑Йорк всегда был местом, где мать крепко держала ее за руку. Она с детства запомнила сверкающие громады застекленных небоскребов, горячие чашки с лапшой быстрого приготовления, очереди на трамвай недалеко от театра. В этом театре давали утренние представления «Отверженных» для изучающих французский школьников, которых привозили из пригородов на автобусах.