Они дошли до конца пристани, упиравшегося в берег, и снова пошли к Реке. Это была странная история, почти столь же странная в Мире, какой она была бы и на Земле, и Уолли пытался, как мог, объяснить, каково это — чувствовать себя двумя людьми одновременно, насколько его профессиональные познания отличались от его личной памяти.
— Кажется, я понял, милорд, — наконец сказал Ннанджи, хмуро глядя на скользкие от дождя, грубо отесанные доски. — Ты меня крайне озадачил, так как вел себя не так, как другие с высоким рангом. Ты говорил со мной, как с другом, хотя я был лишь Вторым. Ты не убил Мелиу и Бриу, когда у тебя была такая возможность — большинство Седьмых с радостью воспользовались бы возможностью сделать очередную зарубку на поясе. Ты относишься к Джии, как к леди, и ты даже дружески расположен к Дикой Эни. Так ведут себя люди чести в твоем другом мире?
— Да, — сказал Уолли. — Друзей труднее приобрести, чем врагов, но от них больше пользы, Лицо Ннанджи прояснилось.
— Это сутра?
Уолли рассмеялся.
— Нет, это лишь моя собственная поговорка, но она основана на некоторых из наших сутр. Так или иначе, она действует; посмотри, сколь полезной оказалась Дикая Эни!
Ннанджи с некоторым сомнением согласился — воины не должны искать помощи у рабов.
— Я готов принести тебе вторую присягу, милорд, если ты возьмешь меня под свое покровительство. Я все равно хочу научиться у тебя искусству владения мечом, и кодексу чести… — он сделал паузу и задумчиво добавил: — И, думаю, я бы хотел научиться и тому, другому кодексу чести.
Уолли облегченно вздохнул. Он немного боялся, что его юный друг, что вполне естественно, попросту сбежит от него, как от сумасшедшего.
— Для меня большая честь снова стать твоим наставником, Ннанджи, поскольку ты чудесный ученик и в один прекрасный день станешь великим воином.
Ннанджи остановился, вытащил меч и упал на колени. Уолли хотел еще кое-что ему сказать, но Ннанджи никогда не были свойственны колебания или глубокие размышления, и он начал произносить вторую присягу:
— Я, Ннанджи, воин-Четвертый, принимаю тебя, Шонсу, воин-Седьмой, как своего господина и наставника, и клянусь быть преданным, покорным и смиренным, жить по твоему слову, учиться по твоему примеру, и заботиться о твоей чести, именем Богини.
Уолли произнес формальные слова согласия. Ннанджи поднялся и с определенным удовлетворением убрал меч в ножны.
— Ты упоминал и другую присягу, наставник?
Полубог предупреждал, что воины жить не могут без страшных клятв, и Ннанджи не был исключением.
— Да. Но прежде чем мы к этому перейдем, я должен сказать тебе о моей миссии. Когда я спросил, чего требует от меня Богиня, в ответ я получил лишь загадку.
— Бог дал тебе поручение и не сказала, в чем оно заключается? Почему?
— Хотел бы я это знать! Он сказал, что это вопрос свободы воли; что я должен поступать так, как считаю правильным. Если бы я только следовал приказам, то я был бы даже не слугой, а лишь орудием.
Другое объяснение могло, конечно, заключаться в том, что полубог не доверял Уолли — его отваге или его честности — и мысль об этом внушала ему беспокойство.
— Вот что мне сказали:
Брата первого скуешь, От другого — ум возьмешь.
Когда низко пасть придется, Встанет войско, круг замкнется — Будет выучен урок.
Меч вернешь, как выйдет срок.
Неизбежен ход событий, Только вместе должно быть им.
Ннанджи на мгновение скорчил недовольную гримасу, шевеля губами, словно обдумывал только что услышанное.
— Я не слишком хорошо разбираюсь в загадках, — пробормотал он, потом пожал плечами. Это была проблема Шонсу, не его.
— Я тоже — пока Имперканни не сказал кое-что вчера, после битвы.
А! Ннанджи ожидал, что услышит нечто подобное.