— Высокий или низкий?
— Среднего роста, достаточно худой. В целом его можно назвать симпатичным, если кому-то нравится этот тип мужчин...
— А, к примеру, Дорис?
— Боюсь, что да. Фред Джонсон нравится ей намного сильнее, чем мне бы хотелось.
— А Фреду понравилась эта пропавшая картина?
— Более чем! Он был ею очарован и уделял ей намного больше внимания, чем моей дочери. Мне казалось, что он приходит сюда, чтобы увидеть картину, а не мою дочь.
— Он о ней что-нибудь говорил?
Она заколебалась.
— Утверждал, что она похожа на одну из «памятных» картин Хантри. Я спросила, что это значит, он ответил, что это одна из вещей, сделанных Хантри по памяти, а не с натуры. Он был убежден, что благодаря этому, картина становится еще более уникальной и ценной.
— Говорил ли он о ее цене?
— Спрашивал, сколько я заплатила за нее. Я не хотела говорить ему — это моя маленькая тайна.
— Я умею хранить тайны.
— Я тоже, — она открыла верхний ящик стола и вынула телефонную книгу. — Вы ведь хотели позвонить Полу Граймсу, мистер? Но только не старайтесь узнать цену у него — он обещал мне держать это в секрете.
Я записал номер Граймса и адрес его галереи, находящейся в центре города. Потом набрал этот номер. В трубке послышался грудной, слегка экзотичный женский голос, сообщивший мне, что мистер Граймс в данный момент беседует с клиентом, но скоро должен освободиться. Я назвал свое имя и сообщил, что через некоторое время подойду.
— Только не говорите ей обо мне! — горячо прошептала мне в ухо Рут Баймеер.
— А кто это? — спросил я, положив трубку.
— Кажется, ее зовут Паола. Она представляется его секретарем, но думаю, это более близкая связь.
— Откуда у нее этот акцент?
— Из Аризоны. Она, кажется, полуиндеанка.
Я глянул на изображение дыры, которую провертел Джек Баймеер в аризонском пейзаже.
— Кажется, это дело тесно связано с Аризоной. Если я не ошибаюсь, вы говорили, что Ричард Хантри прибыл именно оттуда?
— Именно. Мы все — оттуда. И все мы в конце концов поселились здесь, в Калифорнии.
Ее тон был лишен выражения и не содержал ни тоски по оставленному ею штату, ни симпатии к штату, в котором она жила. Она говорила как женщина, разочарованная в жизни.
— А почему вы приехали в Калифорнию, миссис?
— Вы, наверное, подумали о том, что говорил мой муж — что это город Дика Хантри, вернее, был им, и что именно поэтому я хотела поселиться тут? — А это правда?
— Думаю, доля правды в этом есть. Дик был единственным художником, которого я знала. Он научил меня видеть многие вещи. И я была рада поселиться в городе, где он создал свои лучшие работы. Понимаете, все это он совершил на протяжении семи лет, а потом исчез.
— Когда?
— Если вы хотите знать точную дату, то он ушел 4 июля 1950 года.
— Вы уверены, миссис, что он сделал это по собственной воле? Что его не убили и не похитили?
— Это исключено. Не забудьте, что он оставил письмо жене.
— Она продолжает жить тут?
— Наилучшим образом. Вы можете увидеть ее виллу из нашего дома — вон за той лощиной.
— Вы с ней знакомы?
— Мы были знакомы в молодости, но близкая дружба нас никогда не связывала. Я практически не вижусь с нею со времени нашего приезда. А почему вы спрашиваете?
— Я хотел бы посмотреть письмо, которое оставил ее муж.
— У меня есть копия. Их продают в местном музее.
Она вышла на минуту и вернулась с письмом, оправленным в серебряную рамку.