Должен Вам сказать, что в Ваших высказываниях я прослеживаю какую- то угрозу, если хотите шантаж.
Не берите господин капитан на себя слишком много. Мы для Вас и так слишком постарались. Прошу прощения, но я должен уже удалиться. Евгения Александровна, разрешите Вам пожелать в пути счастья, счастья и непременно удачи. Вам же Петр Григорьевич, чтобы все сложилось, как нельзя лучше и Вы достигли без особых препятствий своей цели.
Прощайте!
После ухода чиновника Евгения Александровна подошла к Рубинову.
Петр Григорьевич, что значат эти недомолвки? Так недавно я слышала от Вас, что ни каких открытых вопросов о подготовке шхуны к плаванию не оставалось.
Я от своих слов не отказываюсь, но с собаками может произойти самое непредвиденное. Получены сведения, что породистых выносливых лаек не хватает и до нашего прихода в Муром обещали все уладить.
Петя, я Вас прошу. Мы с Вами молоды. У нас впереди целая жизнь. Вы можете отказаться от плавания, Женя немного подумала, помолчав, и продолжала:
или, по крайней мере, если не пожелаете сделать оное, то попытаться пройти по намеченному пути до разумной точки, на которой, в случае опасности, еще можно было бы принять волевое решение вернуться обратно, тем самым сохранив себя и экипаж и не давая повода для самых нежелательных толков публики.
Я не знаю, что сказать, что можно советовать мне, женщине, далекой от искусства мореплавания среди суровых условий. Вы сейчас ничего не говорите. Можете меня считать трусливой и не разумной. Что угодно. Но так будет лучше. Лучше для нас обоих. У Вас есть еще немного времени подумать и все взвесить.
Я офицер Евгения. Передо мной поставлена задача. Она трудна, но выполнима. То, что наш поход будет нелегким команде известно. Мы готовы вынести все испытания судьбы, чтобы оправдать доверие, оказанное нам. Отказываться от задуманного, от намеченного слишком поздно. Если же я испугаюсь первых трудностей и буду волен подчиниться Вашим словам, то потом, когда пройдет время, Вы меня сами же станете если не призирать, то в глубине своей души считать за нерешительного и слабого человека. При всем моем уважении, при том, что я питаю к Вам особые чувства, я не могу с Вами согласиться.
Иногда они себя чувствовали наедине настолько близко, что без посторонних легко переходили на «ты». Но, когда разговор в эту минуту начинал касаться выполнения государственного долга, присяги, верности отечеству, Рубинов уже продолжал беседу с Женей на «вы» в рамках почти официальной беседы, что вынуждало собеседницу становиться учтивей и послушней.
Вы решили. Прекрасно. Так будет. Знайте, больше я Вас не попрекну ни разу за время нашего плавания, по крайней мере до тех пор, пока господь не разрешит нам вернуться на нашу родимую землю.
Я рад, что Вы меня понимаете. Тем лучше.
Петр Григорьевич достал из кармана часы, бегло взглянул:
Нам пора.
Да. Конечно. Нужно идти.
И пролетка помчалась к пристани, оставляя за собой каменные дома родного города, до боли знакомые улицы и мостовые, аллеи и скверики, где столько было сказано двумя преданными друг другу сердцами во время нежных встреч после долгих расставаний.
А на судне погрузка шла своим чередом. Люди выполняли свою работу монотонно, подменяя время от времени друг друга и шхуна осторожно проседала на каждый дюйм все ниже и ниже в холодную соленую воду. Рядом над не смелой волной кружились чайки. Недалеко стояли в нарядных платьях пары и кормили птиц у воды крошками от хлеба. Вода накатывала к пристани и нехотя откатывалась, оставляя за собой белый шлейф от пены, такой разный, не похожий на предыдущие.
По левой стороне огромный английский военный фрегат. Оттуда доносится иностранная речь. В эту минуту там построение команды, а еще через некоторое время кто-то из моряков уже натирает палубу, другие надраивают пушки, забираются по веревочным лентам на мачты. Служба идет по должному расписанию своим чередом.
Гарпунщик Джон Маргэт родом из Англии, не пожелал оставлять судно, после того, как его выкупили из Норвегии. Годы берут свое. Теперь он выглядит значительно старше своих сорока и постоянно курит трубку. Длинные волосы, покрытые сединой, словно белой краской, спадающие ему на затылок и ниже шеи, стянуты темной лентой в небольшую косичку. По лицу по диагонали шрам, полученный при падении и ударе о палубу от хвоста акулы, в момент поднятия ее на борт. Вид его вечно угрюм. Разговаривает мало. Но работу свою любит. Тут же приходится выполнять ее же, но совершенно иную, и Джон рассчитывает, что придет время и в водах Тихого океана он вспомнит свое любимое занятие по отлову китов, он будет опять в великом почете и начнет получать солидный гонорар от капитана.