Снова один, но никого впереди, ни «ежа», ни «ежихи», и только лыжня укатывается в чащобу, виляя между стволов. Хорошо!
Догнать! азартно гаркает Колмогоров. И перегнать!
«Ага Щаз-з!»
Запорошенный снежной пылью, я бежал, наращивая темп, уворачиваясь от веток, рассекая солнечные лучи, как финишные ленточки
* * *Привал!
Воткнув лыжи в пухлый снег, Колмогоров жадно дышал, вбирая льдистый воздух. Отстегнув крепления, я пристроил свои «Телеханы» у чахлой сосенки, поглядывая на академика. Андрей Николаевич перехватил мой взгляд и подмигнул:
А ты еще идти не хотел! Тут всю гарь московскую выдохнешь, всю кабинетную пыль в лесу оставишь
А чай будет? пропищала «ежиха» в оранжевой куртке, вся, с ботинок до шапочки, облепленная снегом.
А как же! бодро хмыкнул Колмогоров. Котелок у кого?
У меня! вскинул руку худущий, нескладный парень с отсутствующим выражением на узком лице.
Во-он там родничок бьет! Говорят, даже в холода не замерзает Не поскользнись только, а то наледь!
Я осторожно
Ага Заготавливаем дрова!
Наломав сухих веток, математики и математички разожгли костер. Огонь шустро разгорелся, жадно облизывая закопченное дно котелка. Время вышло и запарило, бульки пошли. Академик щедро сыпанул чаю в бьющую ключом воду.
По-походному! ухмыльнулся он и плотоядно потер ладоши. Накрываем стол, девчата!
«Накрыли» плоский валун, сметя с него снежный намет и постелив пару газет. Из тощих рюкзачков выгребали немудреное угощение вареные яйца в трещинках, смачно пахнувшую колбаску, мятые пирожки, тонко нарезанное сальце, крохотные кунцевские булочки, плавленые сырки Я открыл пару консервов «Сельдь в желе» и «Кильку в томате».
Налетай!
Если вы бывали когда-нибудь в лыжном походе, то знаете, какой разыгрывается аппетит. Съестное поглощалось чуть ли не с урчанием, а уж крепкий, терпкий чай «с дымком», да вприкуску с карамельками Амброзия! Нектар!
Благодушествуя, я уселся на поваленный ствол, стряхнув снег с трухлявой коры. Рядом пристроился Колмогоров, спросил тихонько:
Как там с с графеном?
Никак, вздохнулось мне. Голая идея. Со сверхпроводниками просто повезло с ходу занялся купратами, угадал как бы. А графен Тут с налету не взять. Я примерно представляю себе, как показать моноатомный слой, но надо ведь доказать, что он таков, детально изучить свойства графена, строение! А тут нужна лаборатория, нужно Да много чего нужно! Ну, физфак мне в помощь Хочу закончить его экстерном.
Понимаю, серьезно кивнул академик. Очень жаль времени.
Да, вздохнул я.
В принципе, и по математике можно пойти там лаборатории и оборудование ни к чему. Все, что требуется, бумага, карандаш и мозг. А «вкусных» задач хоть отбавляй алгоритм Кармакара, кривые Безье, базисы Грёбнера, фракталы
Но «технарское» прошлое дает себя знать мне ближе нечто материальное. Мощные белые светодиоды, например, или арсенид галлия. Или полупроводниковый термоэлемент Пельтье. Ну, или графен. Его будущие первооткрыватели свалят на Запад, и Нобелевку свою получат как исследователи из Манчестерского университета. А вот мне ее вручат, как советскому ученому
Знаете, Миша. Деловитый голос Колмогорова перебил восходящие мечты. Везение или не везение, а приоритет в области высокотемпературных сверхпроводников за советской наукой. И за вами лично. В общем Он широко улыбнулся. Буду краток. От вас требуется интересная, занимательная статья о ВТСП в «Нейчур». Напишете?
Да куда ж тут денешься? Мне только и оставалось, что ухмыльнуться. Цитируемость студенту не помеха!
Я взглянул на склоненное лицо Андрея Николаевича, овеянное мыслью, посмотрел на ребят, спорящих о кварковой модели Гелл-Манна Цвейга, и на меня будто теплым ветром пахнуло.
«Всё, я с ними! Никаких «писем счастья», никаких контактов с Юрием Владимировичем, Михаилом Андреевичем и Леонидом Ильичом! «Ностромо» больше нет. Баста!»
Меня всего охватило великолепное успокоение, и тут же, словно уравновешивая благо, бархатным буравчиком вкрутилась головная боль.
«Старею, улыбнулся я. Вот и мигрень пожаловала»
Глава 1
Пятница, 2 января. Полдень Вашингтон, Белый домДжек Даунинг, понурившись в гадкой интеллигентской привычке, рассеянно следил за президентом. Форд вышагивал от окна к камину и обратно, топча драгоценный ковер Красной комнаты.