Скрижали о Четырех. Руда. Падение - Надежда Ожигина

Надежда Ожигина

Скрижали о Четырех. Руда. Падение

© Ожигина Н 2022

© ООО «ЛитРес», 2022

Предтеча

Это был сон. Наверное, сон, балансирующий на грани пророчества. Опасный сон, из тех, что принято считать дурными, но проснуться не хватало Сил, и вздохнуть не хватало Сил: Сила вдруг закончилась, будто кто-то исподволь прикрыл от него Океан, из которого все, причастные к волшбе, вольно или невольно черпали жадной ладонью.

Ему хотелось пить.

Ему хотелось жить, черт возьми, просто жить, дышать, двигаться, но змей давил, душил, выжимал из него жизнь по капле, и Седая Дева уже стояла в отдалении с ножом, ждала, тянула время, выкраивала крохи, позволяя побороться лишние секунды. Ей стало вдруг любопытно, Деве, а торопиться было некуда.

Он боролся, по-человечески жадно цепляясь за жизнь, за малейший шанс, он карабкался и извивался, скребясь ногтями о стальную чешую, метался, Силясь то ли разжать смертельное кольцо, то ли дотянуться до посоха.

Змей наблюдал за ним почти отрешенно, оттянув равнодушную голову как можно дальше, змей что-то шипел, уговаривал. Казалось, он не душит, держит, но держит так, что впору читать отходную молитву.

Маг снова дернулся, сшиб масляный светильник, разбив плечо, сломав ключицу. Масло пролилось, и вдруг получилось высвободить руку, скользнувшую из разодравшей кожу чешуи. Тотчас прищелкнули черненые ногти, запахло озоном и гарью. Кожа, чешуя, масло полыхнули, заставляя змея в ужасе отпрянуть от огня. Маг схватил лежавший в изголовье посох, сверкнул клинок, отсекая гадине хвост, потом ударила молния, и змей с укоризненным шипением покинул сон, превратившись в пепел, запачкавший обсидиановый пол.

Сон поплыл, потек вязкими красками, во рту совсем пересохло. Все вокруг стало красным, потом серым, потом голова закружилась, слегка, сильнее, время и пространство потеряли значение, сознание кинуло в пропасть и швырнуло на острые камни боли, снова и снова, и еще

Очнулся он в ущелье, где-то ближе к Аргоссе. Было холодно, как бывает только в горах на окраине Инь-Чианя. Он даже подумал, не в Мельтах ли очутился, но нет, он не чуял ни камней, ни руд, запрятанных в благие недра Мельтских гор, местность была ему незнакома. Чтобы согреться, он полез наверх, карабкаясь и прыгая с уступа на уступ, стремясь вырваться из смертельного кольца сжимавшихся скал и высматривая хоть какой-нибудь источник. Ему снова стало дурно, голова закружилась, разреженный воздух царапал легкие, и хотелось пить, хотелось жить, черт возьми, просто жить, дышать, но жизнь уходила из него по капле, и там, наверху, на последнем уступе мерещилась Седая Дева с ритуальным луком. Он спешил к ней, мечтая о скором свидании.

Дева на скале натянула лук, неторопливо, вполСилы, обозначая намеренье, и совсем не смотрела в его сторону. Черные волосы разметались по плечам, ветер сорвал с них рысью шкуру, и неброский походный камзол почти сливался со скалами, точно змеиная кожа. Незнакомка пристально смотрела в небо, безнадежно кривя красивые губы. Весь вид ее выражал отчаяние, обреченность, она не верила в победу, но готова была биться до смертного хрипа.

Маг заметил, что стрелы в колчане особые, заговоренные, соединившие руду и камень. Тяжелые стрелы, неспособные пролететь далеко, короткие, но их наконечники были черны от крови, крови порченой, проклятой, желавшей лишь одного: найти подобное и воссоединиться. Найти наславшего порчу и вернуть проклятье хозяину.

Эрей попробовал заговорить, но незнакомка вскинула лук, приладив оперенье к тетиве, и, сдув непокорную прядь, крепче сжала упрямые губы. Этот прикус, этот жест и взгляд исподлобья не вязались с фигурой жрицы, были отняты у кого-то, взяты в поединке, они были чужие, но до боли знакомые. Маг сделал шаг вперед и снова замер, увидев наконец цель чародейки.

Змей летел по небу, тяжелый, неповоротливый, блестел чешуей в предзатменном солнце, работая мощными крыльями. Что-то мешало полету, какая-то ноша, маг не мог ее разглядеть, но чуял, что творится немыслимое и мир готов расколоться на части. Он взглянул на девушку: та натянула лук, и тетива гудела на ветру, наконечник стрелы хищно дрожал, почуяв заветную цель; ей было тяжело, как никогда, она почти умирала, но оттягивала тетиву все дальше, и Эрей подобрался вплотную.

Ухватив тонкие руки, зажав в своих пальцах, он потянул бычью жилу, вложив всю свою немалую Силу. Он растянул ее, как растягивал время, сам стал стрелой, и тетивою, и тугим деревом, сливаясь, срастаясь, плоть от плоти, кровь от крови, он жаждал попасть в цель, дрожа от нетерпения, как лучник на летнем турнире, что метит в призовое кольцо. И сердце девушки в кольце его рук билось в унисон с мертвым сердцем.