Журнал «Юность» 10/2021 - Литературно-художественный журнал страница 4.

Мне бы пестовать этот анапест,
Воспевая асфальтовый снег
На проспектах, уложенных накрест,
По которым брожу в полусне,

В полуяви, по сумрачным, блеклым,
Динозавровым зимним стезям,
А в глазах обесцвеченных окон
Ледниковые блики скользят

Крепкий наст прибивая ступнями,
Бормоча за строкою строку,
Все брожу, и живыми камнями,
Как лавиною по леднику,

На меня надвигаются люди
Неуклонной своей прямизной.
На своем безусловном маршруте
Я, по сути,  счастливый изгой:

Глядя в пепельно-бледные лица
Близоруких, друг к другу глухих,
Я о них начинаю молиться,
И молитва рождает стихи.

Вирус запер людей в виртуальном мире,
Под предлогом периода пандемии,
Беспредметна пейзажная летаргия
В городке с голосами рыб.

Выхожу из метро на пустынный Невский
Стылый ветер, но воздух такой апрельский,
Что деревья редкие деревенский
Демонстрируют архетип:

Черных веток своих растрепав волосья,
И отбросив трости, и стыд отбросив,
Зазывают в гнезда и просто в гости
Под откосы дворцовых скал.

А вороны белые, голубицы
Удивленно смотрят на полулица:
Это улица, циркус или больница?
Маски-шоу? Грошовый бал?

Вот курьеры меряют километры,
Городскую вызубрив геометрию,
Племя новых сталкеров, но монетных,
Что поделать примета дней.

Время крестиком метит сердца и нравы,
Держит шаткое небо жираф поджарый
Петропавловский шпиль великодержавный,
Да под Ангелом мавзолей.

Да врачи, что белее своих халатов,
Что летят в ночи, латы их крылаты,
Да заводы, фабрики, комбинаты
В карантинных веригах, но

Тротуар. Остановка. Скамья. Коляска.
Звезды глаз над тугим горизонтом маски
Словно сплю, и мне страшная снится сказка
Из артхаусного кино.

И даны были каждому из них одежды белые

Уйти в свои снега, в свою безмолвность,
В бездонность мысли, в безнервозность дум.
Не в меланхолий тягостную томность,
А в белый, идеально-белый шум,

В котором звук печалится не плача,
В котором чей-то голос неземной
Меня качает трепетно и нянчит
Под белой-белой ласковой звездой.

В котором, словно в облаке волшебном,
Лечу надмирным призраком любви.
В котором свет и легкость совершенства
Мне дарит изнутри мой визави.

В котором безмятежность так безбрежна,
Что каждая душа передо мной
Такой же свет; и белые одежды
Сияют на Земле и над Землей.

Вся плоть уходит в эту твердь
Шарообразную могилу,
В которой тлен питает силу,
В жизнь превращающую смерть.

В нее спрессованы тела,
И все, что было рукотворным,
Вмуровано, пустило корни,
Корой застыло, и смола,

И нефтяная чернокровь,
И соль ее, и жирность сока
Имеет смерть своим истоком,
Но служит жизни вновь и вновь.

Она и дерево, и плод;
Вертеп, насаженный на вертел,
В ней, круглом саркофаге смерти,
Исхода код наоборот

Прописан клинописью звезд,
Упавших в свет ее холодный,
В ее полётно несвободный,
Все воскрешающий, погост.

Еда не имеет вкуса,
Снам не хватает смысла.
Можно сказать грустно
Плетью душа повисла.
Можно сказать будни
Стали еще серее.
Улицами безлюдье
Чувствуется острее.
Тайну теряет слово
Голос на тон тише.
Города средь пустого
Я становлюсь лишней.

Этой девочке миллиарды лет.
Не бойся сдаться ей, путник.
В ее памяти первый земной рассвет
И марсианское утро.

В ее прошлом горят города,
Стираются в пыль планеты.
Она существовала, когда
Еще ветром был ты

Не бойся любить ее, старик.
Она знает все твои мысли.
И будет плакать, когда твой черед
Наступит уйти из жизни.

Не бойся смотреть в ее глаза.
Она любит тебя просто, нежно.
Для нее ты только слеза
В океане мертвой надежды.

И по-прежнему в прошлом горят города,
Поглощает их в бездну огонь и вода.