Не разобрать.
Может, это луна шутки шутит? Ишь, как ухмыляется!
Человек убрел в другой угол, зашуршал там, судя по звуку, промасленной бумагой. Забормотал:
Спрятал. Куда спрятал? Найду!
С голосом человек тоже был не в ладах, как и с тенью. В нем мешались сомнение и упрямство, угроза и жалоба, отчаяние и надежда.
Найду и съем!
Он раз за разом обшаривал комнату, что-то действительно находил, отправлял в рот. Хрустел, жевал, чавкал. Скрипел половицами.
Съем! Все съем
В соседней каморке, прижавшись друг к другу, тише мыши лежали двое: еще не старая женщина и мальчик лет пяти. Кажется, они даже дышать боялись. Кутались в ветхое покрывало, словно желая укрыться от холода. Да ну, какой там холод, лето на пороге! Главное, отгородиться, завернуться с головой, не видеть, не слышать. Тогда и оно, от чего ты прячешься, не увидит тебя, не услышит, не найдет.
Над Акаямой царила благословенная теплынь. Но женщину с мальчиком бил неудержимый озноб.
2
Телега с горшками
Неладное я заподозрил еще у ворот управы. А кто бы не заподозрил, если ворота были заперты? Да, заперты на засов, среди бела дня. Стража смотрела на меня так, словно впервые видела. Нет, хуже: стража смотрела на меня, как если бы я явился доложить о фуккацу и тянул с объявлением.
Кто такой? грозно спросил старшина караула.
Торюмон Рэйден.
Будто он не знает, кто я такой! Уже и не помню, когда меня здесь останавливали для формальных вопросов. А сейчас гляди-ка! усы топорщит, брови хмурит. Вот-вот плетью огреет!
По какому делу?
По служебному.
Кажется, я ответил грубее, чем следовало, потому что взор старшины полыхнул огнем.
Должность? гаркнул он.
Дознаватель.
Старшина в сомнении пожевал губами. Признать во мне дознавателя? Торюмона Рэйдена?! Все существо бдительного стража противилось этому. Даже одежда со служебными гербами его не убеждала. Мало ли откуда можно взять такую одежду? Украсть, например. Встретить настоящего дознавателя в темном переулке, оглушить, раздеть
Ну ладно, вдруг сменил он гнев на милость. Там разберутся.
Кто разберется?
Кому надо, тот и разберется. Открыть ворота!
Стражники убрали засов, потянули створки в разные стороны. Петли заскрипели, взвизгнули. Я тоже чуть не завизжал раненым подсвинком, окончательно позоря себя в глазах ухмыляющейся стражи. Двор управы, открывшийся моим глазам, был полон народу. С утра двор вымели чисто-чисто, как перед явлением знатной особы и все дознаватели, сколько ни есть, выстроились двумя рядами, открывая мне проход к крыльцу.
Колени подогнулись, я чуть не упал.
На крыльце стоял господин Сэки, одетый в церемониальный наряд. Даже чиновничью шапку не забыл, хоть я и знал, что он ненавидит этот головной убор. Я представил, что он надел шапку ради меня, и покрылся холодным потом. Затем я представил, что все самураи нашей службы, включая архивариуса Фудо и секретаря Окаду, собрались здесь из-за меня, и по моей несчастной спине побежали колючие мурашки. Затем я представил
Торюмон Рэйден! возгласил Сэки Осаму. Приблизьтесь!
Я приблизился. А что мне оставалось? Я шел зажмурившись и все равно видел, чуял, ни на миг не сомневался, что дознаватели, мимо которых я проходил, глядят на беднягу Рэйдена с нескрываемым сочувствием.
Остановитесь!
Ну, остановился. Открыл глаза. До крыльца оставалось шагов пять, не больше. Господин Сэки пожевал губами, размышляя, что приказать теперь, и не приказал ничего. Вместо этого он сам спустился с крыльца, встав напротив меня. В руках он держал что-то, похожее на аккуратно сложенную одежду. Одежда или нет, сверху она была накрыта белым полотном, не позволяя выяснить в точности, что там.
Полотно. Белое.
Такое расстилают на земле, когда кто-то решает вспороть себе живот. Сам решает или ему приказывают это сделать какая разница? Белое полотно, белые одеяния, нож. Собрание сослуживцев. Великий Будда, что я натворил?
Лихорадочно я принялся вспоминать свои прегрешения. За время службы их накопилось с лихвой, но ничто не тянуло на приказ совершить сэппуку. Дело о двух клинках? Историю с семьей господина Цугавы замяли, не желая выносить ее на всеобщее обозрение, но я вроде бы справился с делом? Меня даже хвалили
Спросить? Повиниться, не зная, в чем моя вина? Пасть ниц, умолять о прощении?! Нет, это значит окончательно потерять лицо. Лучше уйти с честью: авось следующее рождение окажется удачней. Всем сердцем я мечтал о том, чтобы происходящее обернулось театром: невзаправду, понарошку, скоро занавес Вот уж точно скоро занавес! Когда не надо, театр тут как тут, а когда требуется позарез проси, не проси, хоти, не хоти, а жизнь идет своим чередом и поплевывает на твои мольбы.