Больничное
1На скамейке сядешь под каштаном,
Смотришь на сороку и молчишь.
И во рту трепещущая рана
Замирает, как под полом мышь
Мне-то что? Болей. Ведь все для дела:
Судорога,
Кровь в платок (тьфу-тьфу).
День как марля тоненький и белый
Тканево бормочет на ветру.
Суп похлебаю. Картошку уже ни-ни.
Хлеб покрошу галкам и воробьям.
Медсестра курит в кленовой тени,
У забора просачивается бурьян.
Тело уже изъян, причем неизлечимый
Его не заколешь до нормального состояния.
Люди снаружи всегда торопятся мимо.
Господи, ты хоть не ковыряй меня!
Мама, мамочка, послушай теперь меня!
Я не умру уже. Здесь на исходе дня
Старики на лавочках режутся в домино.
Меня порезал врач и хватит.
Комары влетают в окно.
Жужжат над ухом, но крови совсем не пьют.
Компот из сухофруктов, палаты зеленый уют.
Мне это очень близко, я тут совсем своя,
Стою на улице и не помню, кто окликал меня.
Утром поставим свечку, я помолюсь о том,
Чтобы звенел комар ночью под потолком,
Чтобы под понедельник сняли тугие швы,
Чтобы лежать во сне, словно в руках травы.
Сергей Калашников
Родился в 1996 году в городе Павлово Нижегородской области. Три года учился в Московском техническом университете связи и информатики, ушел оттуда и поступил в Литературный институт имени А.М. Горького на семинар Олеси Николаевой.
Поверх пристрастия
Не скрою, Сергей А. Калашников вот уже три года как студент моего семинара поэзии, и, возможно, я пристрастно отношусв к его дарованию. Но и, поверх пристрастия, его одаренности для меня очевидна, как несомненно и то, что он к тому же обладает счастливым свойством «волей к тексту», столп необходимой для творческого становления и осуществления: он не только много пишет, не только выплескивает некий избыток образов, наблюдений, эмоций, за счет которых его стихи бывают очень длинными, но и работает над тем, чтобы конструкция их была компактнее и прочнее, море разливанное слов обрело твердое русло, а сами слова становились по своим местам, в согласии с телеологией стихотворения образным рядом, смыслом и интонационным рисунком.
Какие чудесные образы появляются у него! Но дело даже не в отдельных образах, а в том колорите, в той кантилене, которую они создают. Здесь множество зримых, выписанных деталей, из которых выстраивается картина мира, которая, однако, не «заземляется», не сводится исключительно к ним: почти в каждом стихотворении действует некий рычаг «претворения», выводящий его образ за рамки наличной реальности. Задувают метафизические сквознячки. Грубо говоря, для того чтобы из мальчика девочки с литературными способностями получился поэт, необходимы три вещи: само это дарование, творческая воля и судьба. Они непрестанно взаимодействуют: от ослабления воли талант чахнет, от оскудения таланта хромает судьба, ложный выбор судьбы запинает волю. Но воля, как добрый садовник, может приумножить талант, талант обогатить судьбу, выстроив для нее собственный мир, а судьба подарить творческой воле множество новых возможностей. Вот этого я и желаю Сергею А. Калашникову.
Олеся НиколаеваВпрочем, мир
«И если на болотах торф горел.»
И если на болотах торф горел,
вливался дым со стороны болота.
Он комаров будил и бардов грел.
На шум берез, шумящих отчего-то,
Туман плывет, окутывая их,
и скоро в нем сорвет струну колодца.
Под вальс-бостон в торфяниках твоих
пожарная сирена захлебнется.
И вытянет на карте мировой
как ниточку одну шестую света.
За первым, что отправился домой,
пойдет второй, и все исчезнет следом.
«Впрочем, мир разрушается, начиная с дома»
Впрочем, мир разрушается, начиная с дома.
Краска темнеет, травой зарастает местность.
На ржавой трубе неподвижным облаком дыма застыв, ворона
оглядывает окрестность.
Вокруг запустение, ставни покрыты пылью,
впрочем, это не признак, скорее, деталь пейзажа.
Последний живой подсолнух, взятый в котел полынью,
дожидается абордажа.
В каждом отрезке дома или предмете быта
виден удачный блицкриг природы, близость апофеоза.
Лежащая возле порога подкова, переплетенная аконитом,
как вынужденная угроза.
Дорога теряется под шагами идущего к точке старта.
Стирается дом, водит яркой иглой меж столбов ветвистых
встающее солнце, сшивая пейзаж, и облака как вата
в руках у таксидермиста.