«хорошо и на этой траве»
хорошо и на этой траве
хорошо и под этой травой
у потертой судьбы в рукаве
спи спи спи не верти головой
если выкрутить винт ноября
из основы хороших вещей
можно выжить и не говоря
никого не касаясь совсем
стать темней самой темноты
ярче сна горячей огня
(разговоры его просты
он идет увидеть меня)
Девятый класс
Где у подъезда толкотня
И темный лес тяжелых рук
Там ждут надеюсь не меня.
Я слабый враг неверный друг
Качели, горки, гаражи
Темны распятья во дворах
Попойки, драки, грабежи
Ты прахом был и станешь прах
А дома книжная тюрьма
Обойный клей, колода карт
Уйти в бега, сойти с ума
Советует лукавый бард
Но нет надежнее пути
Сквозь стыд и срам чужих дворов
Чем сон-травою прорасти
Не оставляющей следов.
А в небе ледяной металл
И если лечь лицом в бетон
Увидишь то, что так искал,
Свой неразменный миллион
«Столетье смерти модерна»
Столетье смерти модерна.
Вербное воскресенье.
Голову Олоферна
вносят в чужие сени.
Что он видел? Двойчатки
вечно живых соцветий,
каменные початки,
смальтой полные сети.
Что он увидит в стекла
пыльного саркофага,
в мире простом и блеклом,
плоском, словно бумага?
Миру не надо линий,
поворотов сюжета.
Ни орхидей, ни лилий
ярого полусвета.
«где небо будущим беременно»
где небо будущим беременно
а тут продленка третий класс
мы все идем тропою Римана
но Риман умер не за нас
зазря пространство многомерное
густеет в баночке чернил
все ассонансное, минорное
какое ты и сам любил
иное только улыбается
не поддается мирный квант
он с нами пьет, грешит и кается
как привокзальный музыкант
Числа
всего 500 рублей и снова жив-здоров
посаженный на клей окраинный Брюллов
но нету пятисот в промозглом декабре
среди былых красот шуруй без якорей
возьму 150 нашарив 200 и
весну не запретят (но кажется смогли)
Считалка
Кто проснулся кто приснился
Кто пошел и выпил море
Кто совсем не изменился
Кто ошибся в разговоре
Всем нам следовало строже
сохранять свои руины
А теперь-то кто поможет?
Кто не с этой половины?
«Ты-то помнишь эту музыку ТВ»
Ты-то помнишь эту музыку ТВ
Эти танцы в беспощадной синеве
Помню-помню занавешенный экран
Чью-то кровь из черно-белых рваных ран
Были молоды мы, молоды тогда
А над нами говорящая вода
А над нею ледяные небеса
Между ними города и голоса
Десять жизней уместились в полчаса
«месяц ели мокрый хлеб»
месяц ели мокрый хлеб
что отпущен был по водам
а потом приплыл обратно
мы довольны не вполне
этим хлебным тихоходом
у него на шкуре пятна
ну а если утонул
значит все мы утонули
хоть плавучи будто пробки
но не дали нам уплыть
утопили и вернули
и хранят в сырой коробке
«скрипел снег»
скрипел снег
под ногами
подшучивал век
над нами
88-й
кончался
вернуться туда домой
там бы остался
на том сейчас и стою
шатаясь малость:
мы были тогда в раю
как оказалось
«Кто знает, из какой тоски»
Кто знает, из какой тоски,
из перелома со смещеньем,
из ночи, рвущей на куски
своим тяжелым освещеньем,
мы выплываем на бульвар
предновогоднего похмелья
Встречай, окраинный квартал,
героев горькой карамелью!
«Снежной весны столица»
Снежной весны столица,
Каменное жнивье,
Нужно развоплотиться,
Чтобы забрать свое.
Строятся гороскопы,
Слышатся голоса,
Телефонные тропы
Тянутся в небеса,
Где по волне мороза
Катится аппарат,
Серебро и глюкозу
Рассыпая подряд.
Сказка
В одном далеком городке
Гора приставлена к реке
И смерть невдалеке
Ее не бойся это твой
Передовой городовой
Единственный конвой
Он отведет тебя туда
Где камень есть и есть вода
Но нету ни следа
Ни рек ни гор ни городков
А только море огоньков
Над полем облаков