20.05.20.06.2020
Вселенные
Ребенок, собака,
психические расстройства,
неизлечимые заболевания,
больше не имеют значения.
Как не имеют значения восемь лет брака,
новая машина,
свежевыкрашенный балкон
и прочие планы.
Теперь важен только опыт.
Мой считается менее стоящим.
Quod licet jovi, non licet bovi,
говорили древние и повторяю я.
Победителей не судят,
а героям разрешается все.
Ветер веет и ветер волен.
Кто я такая, чтобы закрывать ставни?
Из меня вышла посредственная Ярославна,
да и Пенелопа так себе.
Весь карантин молила Бога о здоровье,
а надо было о счастье зная, где падать,
стели основательнее.
Что ж, посажу петунии на балконе,
пусть радуют глаз.
Научу сына языку цветов никогда не угадаешь,
что в будущем пригодится.
Теперь нам двоим нужно быть особенно сильными
и во многом разбираться.
Дорогой Одиссей, мой нежный Армстронг,
Восемь лет назад было дано достаточно,
но мы мало чем воспользовались правильно.
Что поделать, молодость пора опытов и ошибок.
А ты как хотела? спрашиваешь раздраженно.
Отвечаю:
Как Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский,
вдвоем за потерянным чемоданом через всю Европу.
Но вышло иначе.
Твой исследовательский интерес поощрителен.
Космос действительно огромен и полон других Вселенных.
Жаль только, что наша
стала тебе мала и кажется давно изученной.
25.06.2020
Олег Демидов
Родился в 1989 году. Поэт, критик, литературовед. Окончил филологический факультет МГПИ и магистратуру по современной литературе МГПУ. Составитель нескольких книг и собраний сочинений Анатолия Мариенгофа и Ивана Грузинова. Победитель V Фестиваля университетской поэзии (2012). Дипломант премии имени Н.В. Гоголя (2019). Автор двух поэтических сборников «Белендрясы» и «Акафисты», а также книги «Анатолий Мариенгоф: Первый денди Страны Советов».
Подношение Бродскому
«В деревне люди не живут»
В деревне люди не живут,
а наезжают только летом,
но в красном видится углу
сам Саваоф. Путем поэта,
как будто бы путем зерна,
иду по Норинской. Кругом
сквозь чистый белый снег видна
Россия. Слышен метроном.
О чем ты, северная птица,
поешь в истопленной избе?
Неужто траурные письма
строчишь возлюбленной М. Б.?
Стучит машинка, виски стынет,
и печка щелкает дрова.
Ты допиши своей Марине,
и сядем вместе вечеря́ть.
«Ты, рожденный работать в ватнике стеганом»
Ты, рожденный работать в ватнике стеганом,
прославляющий мир через русскую хтонь,
древнегреческий знал, но почти не использовал
уходил в перевод, как в балтийскую топь.
На друзей-алконавтов арго израсходовав,
некрологи писал хоть в граните отлей,
не чураясь ни будущей фантасмагории,
ни истории, ни мертвецов, ни теней.
Перед Богом нет эллинов, нет иудеев:
эмпиреи не терпят людской суеты,
зато терпят бумага, гусиные перья
и живой гуттаперчевый русский язык
растворившись в его Ионическом море,
ты похож стал на крупных реликтовых рыб
и уже не по суше гулял в акваториях
находивши разломы тектонических плит,
где прячутся греки, евреи, татары,
поделив меж собой временные пласты
и какую-то землю названием «Таврия»
или, если по-русски, Засахаре Кры.
«В провинциальном университете»
В провинциальном университете,
на кампусе среди студентов и каких-то хиппи, йиппи или йети
(один Бог знает, что это за дети),
ты созидаешь сигаретный дым,
в котором приютился русский норов,
туман у Малой и Большой Невы
и пепел от салонных разговоров,
приятных споров, дружеских подколов,
что, впрочем, тоже навевают сплин.
Энн Арбор, глушь и вечная сонливость.
Спасает «Бушмилс», реже баскетбол,
порою «Ардис» выдает сюрпризы
(Парнок, Платонов, Бабель, Гиппиус),
но в целом пустота и ничего.
И остаются женщины да память
в элегиях Архангельской зимы:
их можно сочетать друг с другом, разве
не забывать поставить лед и в вазе
подрезать стебли, чтоб цвели цветы.