Екатерина Исаева
Мне девятнадцать лет, я родилась и выросла в Самаре. Два года назад переехала в Москву и с тех стараюсь взять лучшее от обоих городов. Учусь в Литературном институте на очном отделении, оканчиваю второй курс. Стараюсь через стихи вести диалог с читателем о самом сокровенном, оставаясь при этом за кадром.
Как страна раскинулась широко
* * *И светофор отбрасывает тень,
и все братан с сеструхой во Христе,
а пахнет пивом, потом и тюрьмой,
вернувшись в дом не попадешь домой.
Лет триста как не ходят поезда,
заместо модных треков свист дрозда,
когда-то был насупленный острог,
а вырос город дураков, дорог,
несбывшихся надежд и драных шуб,
помадой цвета фуксий крытых губ,
блатных мальчишек, и девиц-лисиц,
и мелом нарисованных границ.
Очерчен круг, и мне не убежать,
наверно, остается только ждать
и грезить о столичном городке,
не о «Столичной», кильке и тоске.
Там всем вольготно, нежно и легко,
там льется без лактозы молоко,
и треники для йоги как броня,
и есть, пожалуй, место для меня.
Там спят на шелке, сдернув балдахин,
там с дипломатом ходит божий сын,
уехавший от нас давным-давно,
чтоб матча-латте превратить в вино,
там нету боли, органов опек,
и белый, а не темно-бурый, снег,
и я пешком туда еще рвану,
простив родной свой город за вину.
Девочки секретничают в углу.
Девочки корежатся на полу.
Есть у них красивые пальцы ног,
шерсти плохо вычесанной клубок,
есть приличный смех, лошадиный есть,
знание, как правильно строить месть,
слезы крокодильи, правдивый плач,
утонувший в луже надутый мяч,
пятнышки родимые на спине,
мысли о любви, мысли о войне,
декабрист увядший, кротон живой,
только нет согласья с самой собой.
Им бы спать да спать до конца времен,
в позапрошлом веке трепать бы лен,
в прошлом строить новенькие станки,
в этом под знамена хватать полки.
Прикипеть душой, отодрать и вновь,
начитавшись ленты, позвать любовь,
приготовить вафли, выйти на ринг,
вспомнить, как поют Элтон Джон и Стинг,
поумнеть, обжечься, закостенеть
и все время петь, до истомы петь.
Им бы никогда не узнать о том,
как под капремонт попадает дом,
как противно скисшее молоко,
как страна раскинулась широко,
почему «Титаник» и «Курск» на дне,
как сыграть «Жизель» на одной струне.
Но они узнают и не уснут.
Праймер лишь размажут и на редут.
В оперетте нет страданий и несчастного конца,
там за маской вычисляют любодея-подлеца,
у графинь и у субреток пальцы в кольцах, все в цвету,
и сопрано может верхней «соль» призвать для нас мечту.
Только я-то не сопрано, у меня ни бе, ни му
может, потому и в жизни я не верю никому,
был ваш мистер Икс да слился, захватив с собой ключи,
а на фоне не оркестр, а тромбон нудит-звучит.
Мне б на сцену, я смогла бы, хоть Адель, хоть де Сегюр,
веерочком бы махала в ожиданье авантюр,
танцевала на подмостках, пусть и с грацией козы
но зато никто на свете не добился бы слезы.
Вместо кружева вискоза, и ансамбль где-то спит,
либреттист мой неудачник все рифмует щит на shit,
но я верю, увертюра, рано ль, поздно ль, отомрет,
и начнется представленье, и начнется мой полет.
Мария Ермолина
Родилась в Архангельске накануне лета 1995 года. Все детство провела в окружении белых ночей и северных сияний. Окончила колледж культуры по специальности «постановка культурно-массовых мероприятий». Четыре года работала педагогом в детском театре. В 25 лет решила круто поменять свою жизнь поступила в Литературный институт имени Горького, попала на семинар поэзии к чудесной Олесе Николаевой, переехала в Москву. Публиковалась в литературном альманахе «Тверской бульвар, 25».
В созвучье слов, во снах и на картинах
ЛЕСТНИЦАКогда ты светом оборачиваешься,
То видишь тени из-под рук:
Там муравьи и пчелы прячутся,
Там жизнь идет на новый круг.
Они там строят в небо лестницу
И поднимаются по ней.
И жизнь идет, и очень верится
Туда, откуда все видней.
Всю зиму державшийся лист
Случайно упал мне на плечи,
И мне зацепить себя нечем,
И вместе мы падаем вниз.
А мир продолжает стоять,
Тянуть свою тяжкую ношу,
Где жизнь человека дороже
Всего, что он может объять.
Где-то на самой окраине веры в чудо
Я собирать сухоцветы в карманы буду,
Буду развешивать гроздья рябины на тонких ветках,
Чтоб каждый вечер домой возвращаться по их отметкам.
Вереском пахнет земля, и огонь, и ветер.
Маленький остров сегодня один, и на белом свете
Только туман молоко, горизонт незрячий,
Лодок не видно. По рации:
«База Баклану. Прошли Рыбачий».
Ты пройдешь через сердце тумана, а там
Карусели над полем и песни
И сосновые лапы стучат в барабан,
Размечая порядок созвездий,
И костры над рекой на тропу держат путь
И спускаются вниз по течению.
Ты пришел, чтобы ручку земли повернуть
Там, где мир начинает вращение.
Перевал первых ласточек вал,
Переход из пустыни забвенья
К новым всходам весенних растений
Новой жизни неявный сигнал.
Остается заснеженный дом
И все те же мохнатые елки.
Перестроились стрелки, и толку?
Тишина и гирлянды кругом.
А на деле закончился год,
И как будто закончилось что-то,
Что хватает за шею кого-то
И ни петь, ни дышать не дает.
Что же делать? Да запросто жить.
Так же лить из пустого в порожнее,
Но однако теперь осторожнее,
Чтоб ни капли уже не пролить.
Мы оставляем душу в тех местах,
Которые привыкли видеть сами
Еще незамутненными глазами,
И воздух там блаженной пылью пах.
Проходит время, мир проходит мимо,
Уходит старый город на покой,
Но остается навсегда живой
В созвучье слов, во снах и на картинах.