Поэтому я сижу.
Сижу и смотрю в окно, голова кружится, тело ноет, слезы текут, а я осторожно распутываю узлы на моих несчастных поруганных лентах.
Золотые атласные полоски, растущие по бокам моего позвоночника, кажутся сломанными. Они болят и горят там, где капитан Фейн жестоко завязал их в клубки. Каждое прикосновение заставляет их вздрагивать, а меня скрежетать зубами.
Мне приходится часами потеть и трястись, корчась от боли, но развязать узлы все же удается.
Наконец-то, бормочу я, разобравшись с последним.
Я отвожу плечи назад, и кожа, к которой крепится каждая лента, по двенадцать с каждой стороны от позвоночника, от лопаток и до ягодиц, натягивается.
Я расправляю все двадцать четыре ленты, насколько это позволяет сделать тесное пространство, и нежным прикосновением разглаживаю их, надеясь, что моя ласка снимет их боль.
Лежащие на полу кареты и на скамье, они кажутся мятыми и безжизненными. Даже золотистый цвет несколько потускнел в сравнении с привычным для них блеском. Напоминает поблекшее золото, нуждающееся в чистке.
У меня вырывается судорожный вздох, пальцы ноют от того, сколько пришлось приложить усилий, чтобы распутать каждый узел. Моим лентам никогда еще не было так больно. Я так привыкла их скрывать, держать в тайне, что ни разу не пользовалась ими, как сделала это на том пиратском судне, и это очевидно.
Дав своим лентам отдохнуть, я осматриваю остальные части своего тела в последних обрывках серого дневного света. После того, как карета перевернулась, у меня болят плечо и голова, а еще оттого, что меня грубо вытащили из нее Красные бандиты, когда захватили в плен.
На нижней губе небольшой порез, но его я почти не замечаю. Сильнее болит щека, по которой ударил капитан Фейн, и бок, куда он пнул меня по ребрам. Вряд ли он что-то сломал, но от каждого движения я резко втягиваю воздух сквозь стиснутые зубы.
Мучительное ощущение в животе напоминает, что он пустой и голодный, а во рту сухо от жажды. Но сильнее всего обращает на себя внимание тот факт, что я совершенно вымотана.
Истощение цепью сковало лодыжки, надело кандалы на запястья, обрушилось на плечи. Силы и задора во мне как не бывало, словно из спины вытащили затычку и разом выкачали всю мощь.
Светлая сторона? Я хотя бы жива. Хотя бы ускользнула от Красных бандитов. Я не подвергнусь мучениям, которые наверняка для меня уготовил Квотер, узнав о пропаже своего капитана. Квотер не тот человек, в плену которого вы хотели бы очутиться.
Хотя мои новые сопровождающие далеки от идеала, я по крайней мере направляюсь к Мидасу, пусть даже не зная, что меня ждет, как только мы туда доберемся.
Выглянув из окна кареты, я вижу, как на снегу остаются следы от темных копыт, а всадники горделиво сидят в седлах и уверенно движутся вперед.
Теперь я должна быть сильной.
Я пленница армии Четвертого королевства и потому не допущу слабости. Не знаю, такие же золотые у меня кости, как и все остальные части моего тела, но ради собственного же блага надеюсь, что да. Надеюсь, что позвоночник тоже из чистого золота, потому что мне нужна крепкая опора, если я хочу выжить.
Закрыв глаза, я поднимаю руки и прижимаю кончики пальцев к векам, пытаясь прогнать жжение. Я устала, но заснуть не могу. Я не спокойна. Не могу, когда вокруг меня марширует войско, а над головой нависают те жуткие воспоминания.
Неужели еще вчера утром Сэйл был жив? А Дигби грубо раздавал приказы своим людям? Кажется, что прошли недели, месяцы, годы.
Время меняется вместе с мучениями. Оно тянется, удлиняя секунды, продлевая минуты. Я познала на опыте, что страх и боль имеют свойство растягиваться. И словно жестокости в этом мало, наш разум снова и снова заставляет проживать заново эти мгновения даже после того, как они прошли.
Какое гадкое это время.
Я знаю, что оставила частичку себя на том пиратском судне. Я пережила довольно много ужасных минут, чтобы познать это непрестанно болезненное ощущение.
Каждое горе, что я пережила, каждая мучительная боль вырывала из меня по частичке. Я ощущала каждый оторванный кусочек, видела каждый осколок, падающий за спиной на путь моего прошлого. Они оседали, как хлебные крошки, только для того, чтобы их схватили злобные хищные птицы.
В Хайбелле люди порой неделями проделывали путь, чтобы просто взглянуть на меня. Мидас разрешал мне стоять рядом с ним в тронном зале, пока они глазели.
Но сколь бы долго я ни стояла там с ним, на пьедестале, никто так и не увидел меня настоящую. Если бы они только взглянули повнимательнее, то заметили бы, что я всего-навсего истерзанная, изрешеченная девушка, а моя золотистая кожа скрывает разбитое сердце.