Все-таки это его родители, все-таки это в некоторой степени его дом…
От трех выпитых кружек пива кружилась голова, от выкуренных сигарет было тошно во рту. Зато боль стала как-то послабее, потише, она словно заглохла на время…
Дождь и ветер усилились, причём как назло холодный ветер дул ему прямо в лицо… Он быстро промок, и как страшное наваждение мелькнул в памяти гарнизон под Душанбе, лютая жара, ишаки и верблюды, лениво пасущиеся около дороги, и бегущий навстречу ему загорелый Митенька, кричащий и машущий пухленькими ручонками: «Папа пришёл! Папа пришёл!»
Алексей скорчился от невыносимой боли, чемоданчик упал на мокрый асфальт, пальцы скрючились, судорога пробежала по лицу. «А если бы я не решил их отправить, они были бы живы», — в тысячный раз буравила воспалённый мозг одна и та же мысль, и не просто буравила, а словно кто-то злой, с гнусной улыбкой на здоровенной морде, говорил ему это и ржал в лицо. «Были бы живы, были бы живы, дурачина ты, идиотина гребаная… А теперь ты один-одинёшенек, и никому ни на хрен не нужен… Вояка-капитан… Никогда ты не станешь майором…»
— Чего чемодан швырнул? — проорал кто-то сзади. — Нажрался, что ли? У, пьянь позорная…
— Пошёл ты… — прорычал Алексей, даже не глядя назад, поднял чемоданчик и быстро зашагал вверх по склону.
Вот он, двухэтажный облезлый домик, где прошла его юность… Именно сюда они переехали из Ярославля, здесь неподалёку его школа, в которой он проучился шесть лет… Здесь проходила его т а жизнь, ещё до Лены, до рождения Мити, другая жизнь, доармейская… От этой мысли ему стало как-то полегче, воспалённому мозгу показалось, что ничего не было вообще, что все это ему привиделось, и армия, и военное училище, и знакомство с Леной в Белгороде, и рождение Митьки, и Афганистан, и душанбинский вокзал, и голубая кепочка, и лакированная босоножка… Ничего не было… Ему только семнадцать, он десятиклассник… И вот его дом, там, на втором этаже, квартира номер четыре, где его родители Николай Фомич и Клавдия Карповна, где его шустрая и язвительная сестра Таня, учащаяся фельдшерско-акушерского училища…
Сейчас он войдёт в родную квартиру, его напоят чаем, а мать накормит своими вкуснейшими пельменями… Сейчас, сейчас…
…Облезлый подъезд, знакомый запах, такой едкий, но в то же время такой родной, знакомый…
Вот она, квартира номер четыре… Вот он, звонок…
Алексей нажал кнопку звонка. Но почему-то никто не открывал… Он продолжал давить на кнопку, но за дверью стояла тишина. Жуткое раздражение охватило его, он стал пинать дверь ногами, но бесполезно. «Куда они запропастились?» — бормотал он и все звонил, звонил…
— Лешенька, Лешенька! — послышался голос снизу. Он поглядел назад и увидел семенящую по лестнице мать в стареньком пальто. За ней возвышалась голова отца в нахлобученной на глаза кепке.
Мать, перепрыгивая короткими ножками через ступеньки, неслась к сыну. На последней ступеньке она оступилась и растянулась носом вниз. Почему-то это разозлило Алексея, его охватило чувство бешеной до-сады.
— Что же ты так неаккуратно? — проворчал он и стал поднимать мать. Та заголосила и бросилась ему на шею.
— Ой, Леночка, ой, мой дорогой внучок Митенька… — нараспев причитала она. Все, как он и ожидал.
— Да не надо же, мама, не надо, — шептал он, целуя мать в пухлую щеку. — Не надо, пожалуйста…
Поднялся и отец, легонько отстранил мать, протянул сыну крепкую заскорузлую ладонь. Потом они по-мужски обнялись и поцеловались.
— Встречать ходили на вокзал, как это мы тебя там упустили… — всхлипывала мать, пытаясь достать дрожащими пальцами ключ из кармана пальто.
— Да я же говорил, что встречать не надо, час пик, давка такая, черта с два там кого найдёшь, в этой давке, — ворчал Алексей.