Горький Максим
А.ГОРЬКИЙ
Рассеянно пробегая глазами газетный лист, я встретил фамилию Коновалов и, заинтересованный ею, прочитал следующее:"Вчера ночью, в 3-й камере местного тюремного замка, повесился на отдушине печи мещанин города Мурома Александр Иванович Коновалов, 40 лет. Самоубийца был арестован в Пскове за бродяжничество и пересылался этапным порядком на родину. По отзыву тюремного начальства, это был человек всегда тихий, молчаливый и задумчивый. Причиной, побудившей Коновалова к самоубийству, как заключил тюремный доктор, следует считать меланхолию".Я прочитал эту краткую заметку и подумал, что мне, может быть, удастся несколько яснее осветить причину, побудившую этого задумчивого человека уйти из жизни, - я знал его. Пожалуй, я даже и не вправе промолчать о нем: это был славный малый, а их не часто встречаешь на жизненном пути.... Мне было восемнадцать лет, когда я встретил Коновалова. В то время я работал в хлебопекарне как "подручный" пекаря. Пекарь был солдат из "музыкальной команды", он страшно пил водку, часто портил тесто и, пьяный, любил наигрывать на губах и выбивать пальцами на чем попало различные пьесы. Когда хозяин пекарни делал ему внушения за испорченный или опоздавший к утру товар, он бесился, ругал хозяина беспощадно и при этом всегда указывал ему на свой музыкальный талант.- Передержал тесто! - кричал он, оттопыривая свои рыжие, длинные усы, шлепая губами, толстыми и всегда почему-то мокрыми. - Корка сгорела! Хлеб сырой! Ах ты, черт тебя возьми, косоглазая кикимора! Да разве я для этой работы родился на свет? Будь ты анафема с твоей работой, я - музыкант! Понял? Я - бывало, альт запьет - на альте играю; гобой под арестом - в гобой дую; корнет-а-пистон хворает - кто его может заменить? Я! Тим-тар-рам-да-дди! А ты - м-мужик, кацап! Давай расчет.А хозяин, сырой и пухлый человек, с разноцветными глазами и женоподобным лицом, колыхая животом, топал по полу короткими толстыми ногами и визгливым голосом вопил:- Губитель! Разоритель! Христопродавец Иуда! - Растопырив короткие пальцы, он воздевал руки к небу и вдруг громко, голосом, резавшим уши, возглашал: - А ежели я тебя за бунт в полицию?- Слугу царя и отечества в полицию? - ревел солдат и уже лез на хозяина с кулаками. Тот уходил, отплевываясь и взволнованно сопя. Это все, что он мог сделать, - было лето, время, когда в приволжском городе трудно найти хорошего пекаря.Такие сцены разыгрывались почти ежедневно. Солдат пил, портил тесто и играл разные марши и вальсы или "нумера", как он говорил, хозяин скрежетал зубами, а мне, в силу этого, приходилось работать за двоих.И я был весьма обрадован, когда однажды между хозяином и солдатом разыгралась такая сцена.- Ну, солдат, - сказал хозяин, появляясь в пекарне с лицом сияющим и довольным и с глазками, сверкавшими ехидной улыбкой, - ну, солдат, оттопыривай губы и играй походный марш!- Чего еще?! - мрачно сказал солдат, лежавший на ларе с тестом и, по обыкновению, полупьяный.- В поход собирайся! - ликовал хозяин.- Куда? - спросил солдат, спуская с ларя ноги и чувствуя что-то недоброе.- Куда хочешь...- Это как понимать? - запальчиво крикнул солдат.- А так и понимай, что больше я тебя держать не стану. Получи расчет и на все четыре стороны - марш!Солдат привык чувствовать свою силу и безвыходность положения хозяина, заявление последнего несколько отрезвило его: он понимал, как трудно ему с его плохим знанием ремесла найти себе место.- Ну, это ты врешь!.. - с тревогой сказал он, вставая на ноги.- Иди-ка, иди...- Идти?- Проваливай.- Наработался, значит... - с горечью мотнул головой солдат. - Пососал ты из меня крови, высосал и вон меня. Ловко! Ах ты - паук!- Я паук? - вскипел хозяин.