— После этого, Вада, ты уже не сможешь нигде появиться, не собрав вокруг себя толпы любопытных и репортеров. Говори все, что угодно, лишь бы это не появилось на следующее утро в газетах; покупай новую шляпу или туфли, но делай это так, чтобы никто не строил догадки: что такое из ряда вон выходящее ты собираешься в них совершить!
Вада вздохнула:
— Ты права, мама. Я все это ненавижу.
— Тогда поверь, что тот жизненный путь, который для тебя определил твой отец, — единственно верный. А я лишь исполняю его волю.
Эти слова как будто тронули Валу. Она опустилась на колени перед сидевшей на диване матерью и, наклонившись к ней, поцеловала:
— Я люблю тебя, мама! И сделаю все, как ты скажешь; я поеду в Европу и встречусь с герцогом.
— Ты выйдешь за него замуж, Вада! — тихо сказала миссис Хольц.
— Я подумаю, — пообещала Вада. Миссис Хольц с неожиданной нежностью прикоснулась рукой к щеке дочери.
— Ты очень хорошенькая, дитя мое! Представляю, с каким удовольствием со временем я буду вспоминать тебя на официальной церемонии в день открытия парламента, когда в Букингемском дворце обычно дают бал: там тебя представят ко двору и королеве Виктории, и твои волосы украсят три белых пера принца Уэльского.
— Все это звучит очень торжественно, — сказала Вада, — но когда, с тремя белыми перьями, я буду уезжать в карете из Букингемского дворца и рядом со мной окажется мой муж, сверкающий регалиями, о чем мне с ним беседовать?
— Ну право же, Вада, — стала выговаривать дочери миссис Хольц, — такого рода вопросами ты все только осложняешь.
— Но такие вопросы тоже требуют иногда ответа, не так ли?
— Ты найдешь в Англии столько для себя интересного, — с увлечением, оживленно произнесла миссис Хольц, — это даст тебе массу тем для разговора.
— И все они, кроме одной, будут соответствовать обстановке и случаю.
— Кроме какой? — поинтересовалась миссис Хольц.
— Любви! — ответила Вада. — Согласись, мама, что на это просто так язык не повернется.
В возникшей тишине миссис Хольц нежно потрепала щечку дочери.
— Ты говоришь вздор, дорогая, — произнесла она. — Обещай мне, что поедешь в Англию. Сейчас я тебя прошу только об этом. Все остальное образуется и встанет на место, когда ты приедешь в Лондон. Помнишь, как на рисунке-ребусе: соединяя отдельные фрагменты, получаешь единое целое. А теперь иди и отбери вещи, которые хочешь взять с собой. Только не слишком много! Помни, в Париже тебя ждут приятно волнующие покупки в шикарных магазинах!
— Я не забыла о Париже, — ответила Вала.
Последнее слово она проговорила еле слышно, поскольку дверь открылась и в комнату вошла Джесси в сопровождении слуги, толкавшего перед собой кресло-каталку.
Вместе они осторожно приподняли миссис Хольц с дивана, усадили в коляску, и слуга повез ее через комнату и дальше по широкому коридору, ведущему в спальню, расположенную на том же этаже.
Дом семьи Хольц, большой, уродливый, возведенный из коричневого камня, был одним из самых массивных зданий Нью-Йорка того времени. Вада всегда считала, что этот дом стал слишком велик для их с матерью потребностей после смерти ее отца.
Он умер два года назад, и после однолетнего траура, проведенного в разных поместьях, разбросанных по всей Америке, они приехали в Нью-Йорк всего на два-три месяца, чтобы купить новые туалеты и представить Ваду кое-кому из друзей ее матери.
Девушку удивляло, что ей не позволяют посещать балы. Она была всего на нескольких вечеринках в немногочисленной компании своих друзей.
Всегда, сколько она помнила, для молодежи устраивали балы и вечера, но для нее, даже когда ей исполнилось пятнадцать, в семье существовали самые строгие правила; ей всюду сопутствовала компаньонка, и то, что разрешалось другим девочкам ее возраста, Ваде было запрещено.