Так я лежал и думал и вдруг засмотрелся Перед моим окном на одном месте, прямо как вертолёт, висел воробей и вдруг ба-бах! Стукнулся об стекло, упал на карниз, потом опять подпрыгнул, затрепыхался и что-то пытался клюнуть.
Тут я увидел большую синюю муху, которая залетела в комнату и хотела улететь обратно. Она жужжала, металась по стеклу, потом замолкала, как будто теряла сознание, и снова начинала кружиться на стекле, как на катке.
«Вот глупый воробей, подумал я, видит муху у самого своего клюва, а клюнуть не может. Наверно, он злится и удивляется, как это вдруг ни с того ни с сего такой тёплый движущийся воздух стал твёрдым и холодным. И муха удивляется, что всё прозрачно, а улететь нельзя».
Вдруг воробей ещё раз разлетелся и через форточку пулей влетел в комнату. Я вскрикнул, взмахнул одеялом он испугался, сделал круг под потолком, полетел обратно и затрепыхался на стекле рядом с мухой.
А мне что-то стало жалко и воробья, и муху. Выходной день Утро такое хорошее, а они попались
Я спрыгнул с кровати и распахнул окно.
Летите, глупые, по своим делам! Вам не понять, что это не воздух вокруг затвердел, а стекло прозрачное. А мне понятно, потому что я человек!
Так я сказал вслух, выглянул в окно, и мне тоже захотелось на улицу.
2
Как я и думал, мамы не было дома. Она давно-давно, когда ещё была жива бабушка, договорилась с папой, что воскресенье до обеда её день. Мы с папой на это время были предоставлены сами себе. Папа лежал на диван-кровати так же, как только что лежал я, и размышлял.
Дождя нет. Надо вставать и куда-нибудь идти, сказал я.
Папа скосил на меня глаза и ничего не ответил.
Ну, как прошла неделя? (Папа молчал.) Больше было плохого?
Было и хорошее и плохое, наконец откликнулся папа. Но, в общем, вся неделя была серой. Серость это самое худшее из всего, что может быть. По-моему, не случайно пауки и крысы бр-р серые
А слоны? возразил я.
Слоны серебряно-серые. Это совсем другое дело. И дирижабли, и самолёты тоже серебряно-серые, уточнил папа.
Хороших недель в жизни у меня было много, плохих, вроде первой школьной, мало, но серая неделя это уже что-то новое. Когда мы пошли умываться, я спросил:
Значит, всё-всё было серым? И дела тоже?
Раз мысли серые, значит, и дела серые.
Ну, а погода?
Я, кажется, сказал, что серым было всё!
Папа взял мои ладони в свои, взбил густую розовую пену. Мне самому никогда не удавалось так намыливать руки.
Ты что-то путаешь, заметил я, погода на этой неделе была солнечная. Ни тучи, ни дождинки.
Будем стоять здесь и беседовать? Хочешь, чтобы и воскресенье было серым? Смывай быстрей мыло!
А может, ты сам виноват, что всё было серым? догадался я.
Папа что-то промычал, потому что у него во рту уже была зубная щётка, сделал страшные глаза и свободной рукой вытолкнул меня из ванной.
Пока он брился, вскипел чай. Яичницу с салом и с луком мы сделали сами. Папа знал, когда нужно накрывать сковородку миской и какой сделать огонь, чтобы яичница получилась высокой и пышной.
А у тебя какая была неделя? спросил папа. Ведь она не простая. Её на всю жизнь запомнить надо.
Запомнил, сказал я, набив полный рот.
А с кем ты сидишь за партой?
С Те́гой, сказал я.
Странная фамилия! удивился папа. Может, он француз? Тогда правильно не Те́га, а Тега́. Был такой художник Дега́.
Правильная фамилия Те́ги Гусев. А почему Те́га, я не знаю.
Конечно, Гусев! Те́га-те́га! Так гусей зазывают в деревне, смеясь, сообразил папа. Ну, а тебя как прозвали?
Я ничего не ответил, глотнув чая. А про учёбу папа, наверно, решил меня не расспрашивать в выходной день.
Позавтракав, он решительно сказал:
Я понял, что мы должны сделать! Даже не сделать, а совершить! Что-нибудь необычное! Что-нибудь из ряда вон выходящее! И тогда вся серость исчезнет.
Слушай, а я тебе тоже всю неделю казался серым? спросил я.
Ты мне казался фиолетовым! У тебя даже уши были в чернилах, сказал папа.
А мама?
Мама всегда прекрасна, строго заметил папа.
А может, у тебя фамилия Сероглазов, вдруг сообразил я, из-за того, что ты всё видишь серым?
Фамилия не имеет отношения к настроению человека, сказал папа. Быстро собирайся.
«Ещё как имеет! подумал я. Посмотрел бы я, какое у тебя было бы настроение от прозвища Двапортфеля!..»