Пока она пробиралась по грязи единственной извилистой «улицы» Серебряной Горы, старатели приветствовали ее хриплыми криками В это время дня они покидали свои участки и толпой валили в Серебряную Гору, чтобы одурманить себя самогоном и растратить тяжким трудом заработанные деньги на азартные игры и продажных женщин. Серебряная Гора как городок, возникший в годы золотой лихорадки, была лишена каких-либо заведений, имеющих отношение к правопорядку или социальным службам, если не считать таковыми пять салунов, расположившихся в палатках. Некоторые предприимчивые торговцы построили грубые дощатые сараи для хранения товаров, но эти деревянные строения были немногочисленны и расположены далеко друг от друга. Энни чувствовала, что ей повезло, когда она заполучила одно из них для своей медицинской практики, а жители Серебряной Горы, в свою очередь, чувствовали, что им тоже повезло, потому что они заполучили хоть какого-то врача, пусть даже женщину.
Она прожила здесь шесть – нет, уже восемь – месяцев после того, как ей не удалось открыть практику ни в родной Филадельфии, ни в Денвере, Она столкнулась с прискорбным фактом: каким бы хорошим врачом она ни была, никто не пойдет к ней, если есть хотя бы один врач-мужчина в радиусе сотни миль. В Серебряной Горе такового не оказалось. Но даже в этом случае потребовалось какое-то время, прежде чем люди стали обращаться к ней, хотя, как и во всех подобных городках, жизнь в Серебряной Горе была нелегкой. Мужчины вечно получали огнестрельные и ножевые ранения, их избивали, или они сами ломали руки и ноги. Ручеек пациентов постепенно превратился в постоянный поток, так что теперь ей иногда не удавалось даже присесть с рассвета до темноты.
Именно этого ей всегда хотелось, ради этого она трудилась много лет, но всякий раз, когда кто-нибудь называл ее «док» или когда она слышала, как кто-нибудь произносит «док Паркер», ее охватывала печаль, потому что ей хотелось оглянуться и увидеть отца, которого уже никогда не будет рядом. Фредерик Паркер был замечательным человеком и отличным доктором. Он разрешал Энни помогать ему по мелочам, когда она была совсем ребенком, и поощрял ее интерес к медицине, обучая всему, что умел, и послав в школу, когда уже больше ничему не мог научить ее сам. Он поддерживал ее в тяжелые годы борьбы за диплом врача, потому что, по-видимому, никто, кроме них двоих, не хотел, чтобы женщина изучала медицину. Соученики по медицинскому колледжу не только избегали ее – они активно пытались ей мешать. Но отец научил Энни сохранять чувство юмора и добиваться своего. Когда она уехала на запад и нашла место, где нужен врач, он радовался и одновременно волновался не меньше ее.
Энни пробыла в Денвере меньше месяца, а потом пришло письмо от пастора, который с прискорбием сообщал ей о неожиданной смерти отца. Отец казался довольно здоровым, хоть и жаловался иногда на то, что возраст начинает уже сказываться. Но однажды тихим воскресным вечером сердце его остановилось. Пастор надеялся, что Фредерик умер без мучительной боли.
Энни горевала молча и в одиночку, потому что рядом не было никого, с кем можно было поговорить, никого, кто бы понял. Когда она храбро отправилась покорять мир, Энни знала, что в Филадельфии ее ждет отец, к которому, как в тихую гавань, она могла вернуться, но теперь ее словно несло в открытое море. В письме она договорилась о продаже дома, попросив сохранить личные вещи, с которыми ей не хотелось расставаться, в доме у тетки.
Как бы ей хотелось рассказать отцу о Серебряной Горе, о том, какой это грубый, грязный, но полный жизни городишко. Он позавидовал бы ее практике, потому что Энни видела все: от простуд до пулевых ранений и родов.
Сумерки поздней зимы сгущались, когда она открыла свою дверь и протянула руку за кремнем, который всегда лежал на столе прямо за дверью; подпалив от него тонкую полоску скрученной бумаги, зажгла ею лампу. Устало вздохнув, Энни поставила сумку на стол и пошевелила плечами, чтобы размять их.