Лютует Бендикс. Говаривали на ярмарке после очередной пропажи детей поняли, уяснили со временем люди, что именно клоун причастен к злодеяниям.
По всем землям, по всем королевствам вывесили изображение злого волшебника и людоеда в его фирменной шляпе, с бледной, размалёванной физиономией, с тростью-костью в руке, облачённого в подобие фрака или сюртука, в жилете и галстуком «бабочка».
У Него рыбьи глаза, господа, Шептались на рынке. И голос Голос такой писклявый будто целую неделю Тот питался исключительно сырыми яйцами но очень сильный, в пять октав и сто двадцать децибел бьются окна и стаканы от Его криков, визгов, воплей. Иногда Он переходит на злобный, тихий, рычащий, ворчащий бас, но, в основном, срывается на Свой проклятый фальцет, режущий слух, точно остро отточенный серп в широком хлебном поле.
Поразительно, не находишь? Обратился Алмазный король не то к Своему псу, не то к Своему отражению в Тихом омуте. Неужели у Меня такой голос?
Великан не учёл, что при самопревращении из габаритного увальня в человекоподобное существо голос Его также видоизменяется, становясь более тонким и мелодичным.
Ну, хорошо, Сам с Собою согласился Алмазный король. Игры закончились; теперь Я буду действовать несколько по-другому
2. Страшная клятва
На рассвете следующего дня небо было поначалу тихим и беспечным; ничего не предвещало беды ни климатической, ни тем более магической. Вокруг было спокойно и свежо от росы; ничего ещё не пробудилось.
Наконец, спустя некоторое время часть бескрайнего горизонта приобрела холодный, бледно-малиновый оттенок, который становился всё ярче и всё жарче, пока вся нижняя область небес не обагрилась зарёй. Вначале розовое, а ныне алое небо постепенно прогревалось; подул лёгкий ветерок. Лишённое туч и облаков небо начало приобретать оранжевый оттенок.
Одинокий солнечный луч, медленно перемещаясь, упал в густотравье, и продолжил всё столь же медленно идти дальше, пока не наткнулся на какое-то древнее сооружение, всеми давно уж позаброшенное.
Когда невинный лучик достиг середины развалины, то сразу же внезапно раздался некий хлопок, или же сухой треск уж кто как услышал.
«Развалиной» оказался огромный круглый каменный стол, высившийся на скале, с виду неприступной, с которой водопадом обрушивалась в бездонную пропасть ледяная вода. Стол же безмолвно стоял посередине, и бурный поток с двух сторон нёс свои воды вниз, как бы обволакивая его.
Стол был одинок лишён стульев и гостей, которые сидели бы на них. Более того, вряд ли это был обеденный стол кто-либо, подошедший ближе, несомненно, отметил бы некую странность, некую таинственную загадочность, точнее какую-то скрытую угрозу, убаюканную на века, а ныне, похоже, пробудившуюся.
Основание стола было высотой около семи футов, а его площадь не измерял никто доселе не отважился к нему приблизиться ни гном, ни эльф, ни человек; даже злые существа обходили его стороной, от греха подальше, ибо ходили слухи, что однажды этот стол стал свидетелем чего-то такого, от которого волосы дыбом и кожа мурашками.
Тогда, много веков назад, та же кровавая заря освещала стол; то же небо возвышалось над ним, и тот же ветер гулял туда-сюда, вкривь и вкось, адской флейтой дуя в любую едва заметную щель.
Тогда, давно уже ушедшим ранним утром, у гигантского стола, являющему собой самый настоящий жертвенный алтарь, собрались шестнадцать, и главы их были покрыты, а имена сокрыты.
Подошли они разом; никто не заставлял другого ждать. Медленно, не спеша приблизились они к каменной твердыне, и вытянули пред собою руки, и руки эти не касались ни поверхности стола, ни незнакомцев, ибо и стол сей был велик, и взошедшие на утёс не вплотную подошли к валуну.
Эти шестнадцать пришли из ниоткуда, и род их неизвестен; иные говорят, что они из свирепеев; не то бесплотных духов, не то обращённых во зло вождей лесных эльфов. Как бы то ни было, никто никогда не видел их лик, их истинное обличье, а прочесть их мысли и вовсе есть великая и сложная загадка.
Эти шестнадцать были облачены в длиннополую робу абсолютно чёрного цвета, поглощающего в себя все иные цвета. Их головы были прикрыты то ли капюшонами, то ли покрывалами, то ли полотенцами закрыты их лица, точно с лепрозориев они, али какими иными шрамами отмечены.
Сии дементоры, сии назгулы очень долго хранили молчание, продолжая стоять с воздетыми верхними конечностями, и со стороны казалось, будто эти застывшие тряпичные изваяния весьма больны возможно, не физически. Тот, кто их призвал (ибо вряд ли в это гиблое, пропащее место придут по своему желанию), точно околдовал их сильными чарами, ибо эти странные безумцы даже не дышали, словно они натуральные умертвии, выбравшиеся-таки из своих злосмрадных могильников.