Наконец радостный паж возвращался с добычей глазированными сырками Останкинского молочного завода. Вот, оказывается, за чем они сюда приходят! Писклявым тонким голоском она просила немедля, тут же покормить ее. Из раскрытой блестящей сине-бронзовой упаковки сырок в шоколадной глазури мечта советского школьника (и не только того, что запомнил эту сценку на всю оставшуюся жизнь и стал впоследствии известным театроведом[1]) целиком отправлялся в ее рот. Сначала один, затем второй, третий. Как свежо и вкусно! А запах какой его ничем не спутаешь. А еще говорят, что к старости острота восприятия снижается. Но у нее, видно, все было в норме. Сырки она поглощала со скоростью пожарной машины, высасывающей своим шлангом всю воду из садового пруда в том смысле, что до дна.
Обалдевший магазин понемногу приходил в себя. Дело даже не в том, что старуха все сырки слопала сама, хотя и это было ненормально она должна была бы отнести их внучкам домой, но, видно, у нее их и в помине не было. Главное, что ее узнали: «Это она, она! Да это же из-за нее застрелился Маяковский!», и далее следовали другие нехорошие эпитеты, раскрывавшие всю глубину познаний советских граждан о причинах неожиданного самоубийства хорошо устроившегося пролетарского поэта. Да, это была она, Лиля Брик, женщина без отчества, богемный персонаж Серебряного века, эпохи первых пятилеток, целины, освоения космоса и развитого социализма. Одни до сих пор считают ее главной виновницей самоубийства поэта, другие агентом ГПУ, третьи же мнят «музой русского авангарда».
Она сменила кучу мужей, официальных и не очень (фамилию одного из них она носила). Этот последний муж (с 1937 года) Василий Катанян и притащил ее в магазин за сырками. Последним его называли часто дабы не запутаться. Будучи на одиннадцать лет моложе, он смиренно играл роль литературного приложения к своей жене, писал биографию Маяковского, что было очень сподручно первоисточник всегда имелся под рукой.
Лиля Брик поддерживала тесные связи не только с органами, но и с заграницей (ее сестра Эльза Триоле, лауреат Гонкуровской премии и жена Луи Арагона), жила на широкую ногу. На ее столе не переводились икра и устрицы, а за столом все ведущие деятели мировой литературы, что наведывались в Советский Союз. Дом был увешан картинами Пикассо и Шагала, подаренными ей лично. Попасть в ее салон считалось огромной честью. Сама Ахматова боялась этой женщины, которую, выражаясь языком энциклопедий, можно назвать организатором литературного процесса. Лиля, кажется, пережила всех своих друзей и врагов, не дожив четырех лет до девяностолетия, покончив с собой в 1978 году, предварительно наказав развеять свой прах над лесом. Под Звенигородом ей стоит надгробный памятник с тремя буквами «ЛЮБ». Так ее и называли за глаза.
Но пока до самоубийства оставалось лет пятнадцать. Лиля объедалась сырками на подоконнике сталинского гастронома и готовилась вновь принять у себя в салоне очередного прогрессивного деятеля. Почему она приходила сюда за сырками и тут же уплетала их? Ну в самом деле: в ее салонном помойном ведре упаковки из-под глазированных сырков смотрелись бы как-то не к месту. Вот пустая бутылка «Вдовы Клико» это другое дело, а тут какой-то сырок. Хотя режиссеру Сергею Параджанову (частому гостю Брик) для его причудливых инсталляций упаковка из фольги могла бы пригодиться Наевшаяся досыта Лиля, слезшая с подоконника, отправлялась к выходу. Катанян уже открывал перед ней тяжеленную дверь гастронома. «Чего с них взять-то! Богема, мать их раз так!» неслось им вслед
Глава первая. Как все начиналось. Замерзшая богема голодает и ест воблу на завтрак, обед и ужин
«Софья Власьевна» советская власть.
Из сленга московской богемыБлинчики с вареньем для Алексея Толстого «Пора валить из страны!» Происхождение богемы «Цыганы шумною толпой» Монмартр и Монпарнас Вольность, пьянство и талант Общежитие и кабаре как стиль жизни Бесплатный суп не только в мышеловке 1918 год: Разруха в головах Мешок муки для Станиславского и корыто для Неждановой Дворец искусств на Поварской улице Луначарский, любитель революций и женщин Демьян Бедный, вовсе и не бедный «Главный писатель» Иван Рукавишников Сергей Есенин живет в ванной Академические пайки и санатории для советской богемы Марина Цветаева и Ариадна Эфрон Богемные дивы к услугам писателей Бальмонт и Белый хотят в Европу По тонкому льду в эмиграцию Гумилев и Кузмин: «А в Москве-то еда есть!» Борис Пильняк на автомобиле Художник Вышеславцев на раздаче хлеба Художники братья Миллиоти Церковная служба во Дворце искусств Непрерывный турнир талантов