Отец и рыбаки все не возвращались. Суло чуть с дерева не упал, вытягивая шею, глядя за ламбы на большую землю и в другой край на большую воду. И разглядел. По большой воде, серой, вроде как пыльной от тумана, плыли лодки, до того могучие хоть оленье стадо на них вези. Потом чуть затряслась земля, они, видать, шли в ногу. Потом и сухое дерево загорелось это войско несло огонь. Они били железных, на высоких их палках колыхалась нарисованная голова того же бога. Суло вспомнил, как говорил шаман: «Как сцепятся шаманы добра не жди. Бегите к Туони. Меня не будет. Бегите без меня!»
Суло! Суло! Слезай!
А отец? Пастухи вернутся, как нас найдут?
Бежим! Не то выпорю оленьей вожжой!
Хильма стояла под деревом, и другие женщины возле нее. На них не было передников непорядок. Их дети, даже те, что достают до горшков на полках, ревели. И Микко, лучший рыбак в округе, утирал нос. От них пахло кисло страхом.
Когда Суло бежал с остальными к большой Ладоге, Микко крикнул ему: «Окку ушла к предкам! Не знаю, к своим или к западным! Не договорив, он получил затрещину от Сиркки, плюнул на землю, указал пальцем на Суло. А тебя! Тебя съест Туони». «Хильма», тихо сказала обычно визгливая Сиркки. Хильма схватила Суло на руки, и захрустел под ее пексами хворост, ветер сдул челку с горячего лба Суло.
Под луной вышли к воде. Она лизала черные гладкие камни. «Эх, подумал Суло. Надо бы куйти свою прихватить и поплыть. Пожалуй, и Хильму выдержит, мы мало ели в последние месяцы». Но тут Хильма, отдышавшись, снова взяла на руки Суло, вошла в воду. Остальные взяли своих детей на руки, погрузились по грудь. Кому кукушка не накуковала детей взяли чужих. Запахло тиной и рыбой, вокруг них закрутилась робкая волна. И вдруг всё, что над водой, обернулось туманом: ни рубашек, ни шапок, ни носов, ни ушей. Суло протянул руку Сиркки взвизгнула! «Тихо сиди», сказала Хильма. Суло почувствовал, как ниже пояса одновременно и стыло, и грело, вскинул ногу взлетел рыбий хвост из воды. «Суло, сиди ты смирно!» Тут Суло не выдержал зажмурился, нырнул. От ледяной воды загорелась голова, но под водой он увидел одни рыбьи хвосты, толстые, как у русалок-никси. Черная тень металась между хвостами. Она принюхивалась, как волк, выла колыбельную Хильмы. Суло поплыл было на знакомую песню хоть он и мечтал о горшке на полке, давно сон его не был сладким, как две весны назад, когда Хильма раскачивала во сне его люльку. Вот уже почти схватил Суло тень за волчий хвост. Плеск! Хильма выдернула его наружу, зажала рот рукой.
На берегу толпились огни. Под ними головы: шлемы и гривы коней. Луна изо всех сил серебрила туман, и сколько люди с берега ни глядели в воду, ничего не увидели. Сиркки подплыла к Хильме, шепнула: «Туони нас спас, ты же видишь». Хильма молчала, Суло вдруг очень захотелось увидеть лицо матери. «Его дочери добрые, ты же знаешь». Суло почувствовал, как Сиркки, сказав это, быстро отплыла. Потом стало тихо, будто они все вмерзли в эту воду до весны, как жабы. Огни уже мелькали вверх по склону, но часть еще была на берегу: их кони фыркали и пили воду. Руки Хильмы больно давили на ребра, она прижимала Суло к себе лицом, и туман в том месте становился твердым и горячим. Сквозь него на миг стали видны лица всей деревни обычно широкие, скуластые, они теперь стекали в воду.
«Бам-бам-бам», простучало внутри Хильмы, а потом забарабанило зайцем. Она выхватила Суло из воды, подняла его высоко, хвост расщепился надвое, Суло увидел свои ноги в пек-сах. Хильма посадила его себе на шею. Побежала к берегу, дышала, хрипела. Волосы Хильмы под его пальцами становились короче и гуще, тело раздувалось, превращаясь в покрытую шкурой лежанку. Пахло горьким жиром, на котором они зимой пекли хлеб.
Луна снова вышла из-за набежавшей тучи князь, стоявший на берегу, начал пятиться к своему коню. На него, скаля зубы, шел медведь с мальчишкой на спине. Стрелы их не брали, огонь шипел, не задевая шкуры, и угасал. Медведь, рыча, подошел вплотную, князь, город которого промышлял торговлей, никогда не ходил на охоту. Колени его подкосились, он упал на камни лбом и причитал: «Спаси и помилуй, спаси и помилуй». Его войско, стоявшее поодаль, без приказа не знало, что и делать. Опасались волков, которые учуют мертвечину в деревне, а тут из воды медведи выходят, да и князь помешался, видать.
Медведь обнюхал князя, лапой поднял ему голову, смотрел в лицо. Долго. Потом спихнул мальчишку с загривка прямо князю в руки. Тяжело ступая, ушел медведь в лес. Пришлось князю брать мальчишку с собой в поход на шведов и дальше назад везти в торговый город и там под большим колоколом объявить его сыном своим, Александром. На местном языке это значило «защитник». Князь позволил мальчику взять с собой куйти и достал ему горшок с верхней полки, а медведя искать побоялся. Объяснил мальчишке на пальцах.