Терминами, составляющими собственно языческое мировоззрение, являются конкретно-конкретные термины, т.е. понятия, несущие конкретную смысловую нагрузку и относящиеся к конкретной действительности к вещам. Последние суть эпифеномены сознания, в которых в равной мере присутствует как смысл (мышление), так и ценность (переживание). Проверить это можно, используя конкретные имена применительно к тем или иным языческим Богам и к соответствующим им мифологическим описаниям как вещам. В язычестве всякая реальность конкретна (быть реальностью и означает обладать конкретностью), и следовательно, ценностно насыщена. Абстрактные же (метафизические) понятия и суждения не выражают собой никакой реальности (кроме реальности отвлеченной), и потому являются бессмысленными (не относящимися к реальности мира и жизни) понятиями и суждениями. К примеру, все дуальные (парные) понятия, такие как «добро» и «зло», «истина» и «ложь», «красота» и «безобразие» и т. д. (а таковыми являются все наиболее общие понятия), не могут обозначать собой ценности. Добро могло бы быть ценностью только в том случае, если бы оно было ценно для нас безотносительно ко злу; соотносительность же его с последним прямо указывает на то, что оно в основе своей является отвлеченным смыслом (!), а не ценностью, и следовательно, не выражает собой конкретной реальности мира, определяемой языческим политеизмом (ценностно-смысловым «полиархизмом», или «полиархией»). Чтобы быть включенными в языческое мировоззрение, такие парные понятия (по сути, «антиномии» мышления) должны фиксировать равную ценность того, что они собой обозначают, т.е. в основе своей они должны перестать быть отвлеченными понятиями.
Но, как уже отмечалось, помимо чисто формального, логического разграничения используемых терминов (как определенных концептов, относимых к той или иной организации мышления), возможно интуитивное следование природному способу мысли, характерному для язычества в чувственно акцентированных деятельностях и обрядовых практиках последнего. Принципиальное отличие языческого универсума мира и мысли состоит в опоре не только на смысл, но и на ценность. Языческий мир «населен» вещами, обладающими сразу «двумя сущностями» не только сущностью мышления, но и сущностью переживания. Данное обстоятельство служило источником постоянного сопротивления навязанной «сверху» одномерной матрице ценностно-безразличного мышления, что проявлялось как раз в попытках переосмыслить изначально чуждые природному мышлению понятия, такие как «совесть», «дух», «спасение», «смысл жизни», «добро и зло» и т.д., в исконно языческом смысле. На уровне общих слов и понятий неизбежно происходила своего рода ползучая ценностная реабилитация язычества, хотя и в терминах, с самого начала для этого не предназначенных. В итоге христианство, само того не желая, предоставляло превосходно разработанный философский (умственный) аппарат в руки тех, с кем оно вело постоянную идейную борьбу.
Ныне языческий Ренессанс это возрождение природного мышления и основанного на нем исконно языческого мировоззрения сразу и одновременно во всех областях человеческой деятельности в религии, философии, науке, искусстве, политике и т. д. То есть это именно кардинальное изменение способа мысли, способа отношения к миру и человеку, возвращение ценностных традиций европейского мышления. При этом косвенным свидетельством начавшихся глубоких исторических изменений является резкое повышение идеологической активности иудео-христианства, направленное на борьбу с язычеством, как и с остатками политического и религиозного влияния ортодоксального христианства (так называемого античного, или языко-христианства), вобравшего в себя многочисленные «синкретические», этнические элементы, в которых (преимущественно в бессознательной форме) сохранилось древнее языческое наследие Европы.
Ныне языческий Ренессанс это возрождение природного мышления и основанного на нем исконно языческого мировоззрения сразу и одновременно во всех областях человеческой деятельности в религии, философии, науке, искусстве, политике и т. д. То есть это именно кардинальное изменение способа мысли, способа отношения к миру и человеку, возвращение ценностных традиций европейского мышления. При этом косвенным свидетельством начавшихся глубоких исторических изменений является резкое повышение идеологической активности иудео-христианства, направленное на борьбу с язычеством, как и с остатками политического и религиозного влияния ортодоксального христианства (так называемого античного, или языко-христианства), вобравшего в себя многочисленные «синкретические», этнические элементы, в которых (преимущественно в бессознательной форме) сохранилось древнее языческое наследие Европы.
Поэтому с точки зрения культурных перспектив языческого возрождения, следует различать два совершенно разных, даже взаимоисключающих отношения природного сознания к христианству, обусловленные двойственной (переходной от яхвизма к язычеству) природой последнего: есть (1) критика христианства «слева», и есть (2) критика христианства «справа». Абстрактная, крайне отвлеченная («вообще» и «в целом») либеральная, как и марксистская критика «слева» (вроде бессмысленных, априори недоказуемых, но зато эффектно звучащих обличений «церковь всегда преследовала ученых», «христианство враг свободы личности» и т.д.), имеющая своей целью освободить место для еще более «отвлеченных от жизни», чем само христианство иудео-христианства, христианских ересей, «ничтойности» яхвизма (религии древних евреев), секулярной морали, нигилизма и атеизма, в конечном счете, ослабляет не христианство, а язычество как раз в том, в чем подлинное язычество и подлинное христианство (языко-христианство) совпадают в их отношении к универсуму природной жизни. Вот почему, присоединяясь к критике христианства «слева», некоторые язычники тем самым превращают родное язычество всего лишь в одну из маргинальных сект современного реформированного иудаизма. Только последовательная и четко сформулированная критика христианства «справа» (как общего с яхвизмом способа мысли, общих с ним нормативных требований, гносеологического монизма и вытекающей из него «духовности» и т.д.) позволяет избежать формального отождествления язычества с иудео-христианством, выявляя самостоятельную концептуальную позицию язычества, в том числе и в отношении культурных перспектив собственного возрождения. Отсюда фундаментальная роль «правых» идей и «правого» движения вообще в формировании язычества: именно «правые» (внутренне преображающим действием «назад», к «истокам») идеи делают современное «мейнстримовое» оккультно-магическое, во многом сформированное мистическим яхвизмом каббалой, неоязычество в подлинном смысле природным Язычеством неодномерным мышлением, сконцентрированным на прирожденной «сути» вещей, отброшенной иудео-христианством. И наоборот, несомненно обратное воздействие прирожденного сознания на формирование современных «правых» идей, которые обретают свою цельность и завершенность только в прямой связи с исконным языческим мировоззрением.