Екимов Борис
БОРИС ЕКИМОВ
1
Поселок был невеликий. Назывался он нынче городом, но, как и в прежние времена, люди строились и жили в своих домах. Лишь на окраине поднимался табунок неказистых кирпичных двухэтажек. Десяток двухэтажных домов, разбитая асфальтовая дорога с редкими автобусами - вот и все городское.Тимофей провел в этом поселке, считай, всю жизнь. А за год что могло измениться?..Приехал он поздно вечером, ночевал у старшей сестры. Она жила одиноко. Долго не спали.- Братушка...- удивлялась сестра.- Да как же так?.. Нежданно-негаданно.Тимофей уехал год назад, продал хатенку и подался к сыновьям доживать. Теперь вот вернулся.- Братушка...- охала сестра.- Может, тебя обидели чем? Ты уж не таись.- Ничем меня не обидели. Приехал - и все. На лето. Попасусь. А там...- Братушка...- качала головой сестра.- Люди скажут, прогнали. Разве людям...Она и сама не верила, что брат приехал просто так. Уехал ведь навсегда. Прощались. А теперь - вот он.- А на лицо ты прямо помолодел,- хвалила она.- Сытенький... Гладкий.Тимофей усмехался. Перевалило ему за пятьдесят. Всю жизнь он пастушил. Степное солнце и ветер много лет палили, сушили его, словно степной карагач на юру.- Смеись, смеись...- убеждала сестра.- Хорошеликий стал, прямо на завид. Тьфу, тьфу, не сглазить. Погонишь скотину, враз свернешься. Опять будешь как дрючок. Да и чего еще гнать,- спохватилась она.В прежние времена поселок - тогда еще совсем невеликий - имел четыре стада на четыре конца одних лишь коров. Телят пасли отдельно. Овечек да коз тоже наособь. Теперь одно малое коровье стадо, голов на полсотни едва-едва набирали.- По хуторам поспрошаю. Там скотины поболе,- вслух думал Тимофей.- Мое дите...- горестно качала головой сестра.- А где жить будешь? Чужие углы отирать? Чего ж там у вас приключилось? Родной сестре не хочешь открыть...- Она заплакала.Телом полная, в густой седине, на лицо еще приглядная, она была на пять лет старше Тимофея, но вынянчила его девчонкою на своих руках. Теперь она плакала оттого, что случилась беда и брат таит ее, не открывает.- Чего ты ревешь? - укорил ее Тимофей.- Нет беды, так давай кличь ее. Тебе русским языком говорю: занудился я там. Думаешь, это легко - чужая сторона? Побуду лето.Он вышел во двор покурить. Все было здесь, как грезилось ему, как мечталось: осколок луны белым камушком лежал на обочине, но на земле и без него было светло, потому что цвели сады.Весна пришла поздно, а потом накатило тепло и распустилось все разом: вишни, яблони и высокие груши. Теперь было не разобрать, что там цветет в ночи. Да и к чему разбирать? Не все ли одно?.. Белый кипень вставал над землей, серебрясь в луне. Смыкались деревья, что росли перед домом, в палисаднике и в саду. Серые заборы - ненадежный заплот - словно пропали. И сливался весенний цвет от двора ко двору в один белый душистый разлив, бесконечный.Светила земля, а над ней, отвечая весеннему часу, сияли сады небесные, распуская цветок за цветком и роняя лишние. Там, наверху, было торжественней и краше, чем на земле. Небосвод горел не только белью простой, но играл, маня, волшебным разноцветьем. Там было краше. Краше, но холодней. И никто не бродил под душистыми ветвями, не обрывал весенних цветов.Тимофей вернулся в дом. Сестра разбирала постель.- Так и не скажешь ничего? - с обидой спросила она.- Ты почему к детям не идешь? - вопросом ответил он ей.- Они же кличут тебя.Сестра сказала задумчиво:- Я - баба, хозяйка. А ты - мужик. Хату продать поспешили. Принял бы вдову какую и жил...Потушили свет и легли. Сестра ворочалась, что-то спросила издали. Но Тимофей уже крепко спал. Последний раз таким глубоким и легким сном спал он год назад здесь же, под этой крышей.