Её неземное пение гипнотизировало это авторитетнейшее жюри, подобно тому, как удав Каа, гипнотизировал бандерлогов, которые вторили каждому магическому движению его извивающегося тела. Ведь и пение её постоянно вытворяло неземные кренделя, выписывая собой загогулины гармоничных переходов из фальцета в грудные басы и обратно, из фортиссимо сразу в пьяно, а за ним и в грудной шёпот. А как могут члены жюри, что и сами творили и исполняли музыкальные шедевры, не поддаться этому гипнозу, если они живые?
Но меня, человека в музыке просто постороннего и к ней непривычного, оно опрокидывало навзничь, в слёзы. Ведь я уже давно не в ладах со своей психикой, сломавшейся от той нагрузки, что выпала на неё уже в преклонном возрасте, сломало её, оказавшись выше предела её устойчивости. И что тут больше выворачивало меня наизнанку: гармония ли музыки, что исходила из её голоса, или гармония тех чувств, что испытывала сама Диана в своём исполнении, и которые невольно проникали в меня через мои зрительные и слуховые нервы? Именно нервы, а не просто живые проводники электрических сигналов от периферии к центру и обратно.
Я слушал песню за песней, замечая, как менялся и состав жюри, и как взрослела на глазах сама Диана, превратившись буквально за 3040 минут своего пения из 13-летней девочки в молодую статную женщину. Но что значат в вечной жизни, которой и живёт человечество, эти минуты, часы, дни, годы и десятилетия? Это всё равно один лишь миг.
Она взрослела прямо на моих глазах. И по мере этого взросления её голос набирался глубины, а её пение всё более и более наполнялось собственным её восприятием музыки, её пониманием жизни, и её собственным внутренним содержанием. И в то время, как я сидел, заворожённый происходящим передо мной священно действом, в голове моей, помимо моей воли, хозяйничали мысли: как же быстро ещё недавние дети взрослеют, а взрослые утопают в своих же детях, в самих же себе, но более ранних, поглощаясь ими с головой. Как быстро только что нахлынувшие волны жизни снова подныривают вниз, чтобы поднять на себе и над собой ещё более новые и новые волны, и как так всё устроено, что каждая новая волна, вырываясь из глубин жизни на поверхность, приносит с собой как бы и новую жизнь, взращённую жизнью уходящей, точно, как и вырывающиеся из придонных глубин на поверхность кипящей воды пузыри пара, будоражат всю воду, и что, в действительности, есть не что иное, как вечное бурление вечной жизни.
Мы утопаем в своих же детях, чтобы приподнять их снизу, на своих спинах на ту высоту, на которую нас не смогли поднять наши родители, а их их родители, и так назад в прошлое, до обезьян и инфузорий. Это и есть квинтэссенция эволюции стремящейся поднять жизнь на самую её вершину, что пронизывает собой все мыслимые и немыслимые небеса, вместе с копошащимися там во множестве нашими идолами, кумирами, духами, божками и богами. И мы не замечаем, как от поколения к поколению по крохам, по капелькам человечество, что есть океан, наполненный человеческими душами, наполняется и жизнью. И в то время, как его уровень поднимается всё выше и выше, в его недрах постоянно вызревают всё новые и новые силы, готовые прорваться сквозь его толщу и накрыть его собой, чтобы, опираясь на его спину, подняться ещё чуть выше на очередную ступень эволюции человечества той лестницы, которая уходит в бесконечность, поднимая собой вверх и каждого отдельного человечка, и социумы, и народы, и жизнь окружающей их природы, в которой эта сила и зародилась.
И нет в этой бесконечности видимого для людей пика, как бы они ни старались запрокинуть свои головы кверху. Людям не доступно видение вершин своих жизней. И будет так всегда, пока в своём сознании люди не поднимутся до уровня жизни окружающей их природы, до понимания своей дочерности к ней, а далее- и дочерности ко всему окружающему их жизнь живому миру.
Вершины и пики жизни накрывают собой человечество с головой, но высота их измеряется не в метрах, а в степени достигнутого в жизни благозвучия, сбалансированности и согласия всего и со всем, ибо они есть высшая форма гармонии всего того, из чего строится и наш человеческий мир, и мир земной природы, и мир, что охватывает всю нашу Вселенную. Это мир музыки звуков, музыки стихов и музыки красок, музыки движений, музыки форм и музыки рождающихся в нас образов. Это мир чувств, эмоций и страстей, мир штилей и бурь, мир аннигиляций, возрождений и перерождений.
Реки жизни, как и водные реки, они женского рода, и они всегда текут сверху вниз, вечно стремясь от своего возрождения к своему покою от своих облачных высот к своему океану, повторяя свой головокружительный путь бесчисленное число раз. И часто их течения образуют плёсы, где они гладкоструйны, как свисающие с женской головы до пят пряди волос. Но натыкаясь на этом пути на препятствия, они превращаются в своих антиподов, в бесов, вскипающих от негодования: «Что это за такое-сякое немазаное посмело помешать их гладкоструйному течению!?»
Как жизнь, так и река, это та богиня, та добрая фея, которая в мгновенье ока превращается в бесноватую ведьму, как только, что-то становится не по ней. Это та могучая энергия, что всегда течёт сверху вниз, и что сносит на своём пути всё то, что посмеет препятствовать её гладкоструйному течению, или не успеет от неё убежать.