Харлан Эллисон - Эликсиры Эллисона. От любви и страха стр 7.

Поэтому все эти дополнения во многом являются результатом того, что Харлан остался Харланом несмотря на проблемы с сердцем (как выяснилось врожденные), несмотря на сопутствующее этому отупляющее недомогание, несмотря на землетрясение в январе 1994 года, которое угрожало жизни его любимой Сьюзен, повредило его замечательный дом, сбросило его с лестницы, сломало ему нос и разбило (ну, не совсем, но все же) его сердце. Эти дополнения, это завершение антологии часть разнообразных и всегда интересных трудов этого нелегкого периода, написанных во времена стрессов и ограничений, а иногда и вопреки им.

Поэтому все эти дополнения во многом являются результатом того, что Харлан остался Харланом несмотря на проблемы с сердцем (как выяснилось врожденные), несмотря на сопутствующее этому отупляющее недомогание, несмотря на землетрясение в январе 1994 года, которое угрожало жизни его любимой Сьюзен, повредило его замечательный дом, сбросило его с лестницы, сломало ему нос и разбило (ну, не совсем, но все же) его сердце. Эти дополнения, это завершение антологии часть разнообразных и всегда интересных трудов этого нелегкого периода, написанных во времена стрессов и ограничений, а иногда и вопреки им.

И как же смотрятся эти свежие дополнения на общем фоне? Ну, скажем так, выделить ключевые темы в обзоре за пятьдесят лет проще, чем за тридцать пять; то же относится к авторским интересам и аспектам творческого процесса. Не в терминах сухого академического анализа, нет, но благодаря тому, что чем дальше, тем яснее все это обрисовывается и, опять-таки, помогает понять жизнь литератора. Как удачно рассказы о посещении загадочных мест, древних богах, старых мифах, старых слабостях вроде «На плите», «Темноты на фоне глубины» или «Разговоров с Анубисом» вписываются в более ранние «Рассказы Птицы смерти». Как легко найти в «Человеке, который пригнал корабль Колумба к берегу», «Бледно-серебряном долларе Луны» или «Где я буду жить в следующей жизни» тот же сплав ритма, причудливости, связей, точно схваченных моментов и образов, той же самой энергичной решимости исследовать форму, которая столько десятилетий была частью очарования Харлана.

Ибо Харлан не только усердно работает над процессом отслеживания, он упивается им, создавая другое хорошее французское слово, если хотите, «jouissance»: изобилие, восторг, ощущаемый в акте простого бытия и простого созидания.

И не забывайте: все эти эксперименты и исследования всегда были частью творческого пути этого писателя. В давнее, не столь цинично бедное время, эти поиски больше касались содержания и посыла, нежели структуры и стиля. Таковы провокационные, выталкивающие нас из нашей зоны комфорта сюжеты рассказов «У меня нет рта, и я хочу кричать», «Визга побитых собак» и «Птицы Смерти». Помните, когда появились эти истории ослепительно-яркие, актуальные для того времени? Помните, какой резонанс возымели тогда они и их автор? Актуальность для любого художника, как в свое время, так и вне его, всегда остается высшим комплиментом, и чего бы Харлан ни достиг еще, он остается актуальным, продолжая проливать литературную ДНК для восстановления духа эпохи, чувства времени.

Теперь, после «Опасных видений» и «Новых опасных видений» мы читатели, комментаторы, а также братья и сестры по писательскому цеху видим в этих рассказах добытое знание, творческие ориентиры, часть литературного ландшафта, направляющую наши собственные эксперименты и искания. Не нужно забывать, кому мы этим обязаны.

Стоит сказать, каким истинным и неожиданным удовольствием было перечитывать рассказы для этого издания: неожиданным, потому что, вроде бы, давно все это знаешь и все же кажется, что открываешь заново, что такое настоящий Харлан. Говорят и довольно часто что рассказчик рассказывает свои истории не только для того, чтобы ими поделиться, но и для того, чтобы освободиться от них, стряхнуть их груз. Что ж, у Харлана ожидают завершения дюжины, сотни рассказов, некоторые почти завершенные, многие настоящие алмазы, ожидающие огранки. Это нелегкий груз, настоящее сокровище, еще ожидающее включения в эту книгу в ее последующих изданиях.

Но пока что здесь представлены только эти: шестнадцать дополнительных шедевров, написанных вопреки, полных напряжения, jouissance, поиска, гениально пойманных мгновений, отмеряющие надевание и стряхивание той ноши, что составляет суть каждого дня в жизни каждого из нас.

Но в первую очередь lagniappe, крошечная добавка чего-то, поистине драгоценного, маленький комплимент тем из вас, кто начал это путешествие уже давно. Для тех же из вас, кто новичок в путешествии с этим человеком и его работой это полная мера того, что он дарит нам сейчас. Отчетливо видная, хорошо запоминающаяся, актуальная Страна чудес Эллисона.

1016 января 2000 г.

I

В начале

В лекции, прочитанной в начале 1920-х годов в петроградском Доме Искусств (опубликованной чикагским университетом в 1970 году под названием «Психология творчества») Евгений Замятин говорил: «Искусство развивается, подчиняясь диалектическому методу Искусство работает по принципу пирамиды: в основе новых достижений положено использование всего накопленного там, внизу, в основании пирамиды. Революций здесь не бывает, не больше, чем где-нибудь еще,  лишь эволюция. И нам необходимо знать то, что в области техники художественного слова было сделано до нас. Это не значит, что вы должны идти по проторенным путям: вы должны вносить что-то свое. Художественное произведение только тогда и ценно, когда оно оригинально и по содержанию, и по форме. Но для того, чтобы прыгнуть вверх, надо оттолкнуться от земли, надо, чтобы была земля».