Мне казалось, что такая причёска больше подходит персоне моего ранга.
Китаянку звали Трэ. Такое имя я считала недопустимым и велела ей зваться именем моей очаровательной японской рабыни. Но она только недоуменно воззрилась на меня и продолжала называться Трэ. С тех пор я поняла, что в политике этой страны был какой-то изъян.
Некоторые страны действуют на вас, как наркотик. Китай именно такая страна. Она обладает удивительной способностью делать претенциозными не только тех людей, которые там побывали, но и всех, кто о ней говорит.
Самодовольство побуждает к творчеству. Отсюда и огромное количество книг, написанных о Китае. Подобно стране, вдохновившей авторов, книги эти либо хороши (Лейс [4] , Сегален [5] , Клодель [6] ), либо посредственны.
Я тоже не стала исключением из правила.
Китай сделал меня чрезвычайно претенциозной.
Но у меня есть извинение, к которому мало кто из дешёвых синоманов может прибегнуть: мне было пять лет, когда я приехала в страну, и восемь, когда я её покинула.
Очень хорошо помню тот день, когда я узнала, что поеду жить в Китай. Мне едва исполнилось пять, но я уже поняла главное: мне будет, чем похвастаться.
У этого правила нет исключений: даже самые страстные хулители Китая, если им предстоит туда отправиться, чувствуют себя торжественно, как при посвящении в рыцари.
Ничто так не придаёт веса человеку, как непринуждённые слова: «Я вернулся из Китая». И даже сегодня, если я чувствую, что кто-то недостаточно мной восхищается, то посреди фразы небрежно вставляю: «Когда я жила в Пекине…»
В этом действительно есть нечто особенное, потому что, в конце концов, я могла бы с таким же успехом сказать «когда я жила в Лаосе», что само по себе звучит более экзотично, но всё-таки не так шикарно. Китай — это классика, неоспоримая, как «Шанель номер пять».
Не всё объясняется снобизмом. Очень много значат наше воображение и мечты. Путешественник, приезжающий в Китай без доброй доли заблуждений насчёт этой страны, столкнётся здесь с кошмаром.
У моей матери всегда был самый счастливый в мире характер. В тот вечер, когда мы прибыли в Пекин, его уродство поразило её до слёз. А ведь она никогда не плакала.
Конечно, был ещё Запретный Город [7] , Храм Неба [8] , Душистые Горы [9] , Великая Стена, могилы эпохи Мин [10] . Но всё это было по воскресеньям.
В остальные дни недели была грязь, отчаяние, пространство, залитое бетоном, гетто и постоянный надзор — все те достижения, в которых китайцы не имели себе равных.
Ни одна страна не ослепляет до такой степени. Люди, покидающие её, рассказывают лишь о её великолепии. Сами того не желая, они не упоминают о всепроникающем убожестве, которого они не могли не заметить. Странное дело. Китайская республика похожа на ловкую куртизанку, которой удаётся заставить своих любовников забыть о её бесчисленных физических недостатках, даже не скрывая их, и привязать к себе своих возлюбленных ещё прочнее.
Двумя годами раньше мой отец с важным видом получил своё назначение в Пекин.
Я и подумать не могла о том, чтобы покинуть деревню Сюкугава [11] , горы, дом и сад.
Отец объяснил, что гораздо важнее было другое. По его словам, Китай — страна, у которой не всё в порядке.
— Там идёт война? — с надеждой спросила я.
— Нет.
Я надула губы. Меня увозят из обожаемой Японии в страну, где даже нет войны. Конечно, Китай — это звучит здорово. Что-то в этом есть. Но как же Япония обойдётся без меня? Беспечность министерства меня тревожит.
В 1972 году мы уезжаем. В доме не спокойно. Упаковывают моих плюшевых медведей. Я слышу, как говорят, что Китай — коммунистическая страна. Надо будет над этим поразмыслить. Но сейчас есть дела поважнее: дом пустеет, исчезают заполнявшие его предметы. В один прекрасный день не остаётся совсем ничего.