Вообще сегодня «мемуаристика» вытесняет с книжных полок Свифта, Гоголя и Козьму Пруткова, а сонмище графоманов, пользуясь безнадзорностью и безнаказанностью, придумывают «документальные» небылицы, забывая подчас, что еще есть несколько живых свидетелей описываемых ими событий.
Литературные воспоминания делятся, как правило, на несколько категорий. Если автор грамотный он пишет сам, а опытный редактор расставляет знаки препинания. Если автор малограмотный, он диктует свои фантазии на современную технику, а все тот же многострадальный редактор облекает это в форму прозы, и говорун через некоторое время с удивлением узнает, что он писатель.
Заниматься не своим делом эта страсть наших граждан особенно ярко выражена в тех случаях, когда «свое дело» тоже профессионально подозрительно.
И все-таки! Зачем-то мы родились, зачем-то служим, зачем-то, наконец, живем. Может быть, кто-нибудь и сделает случайный вывод для себя из моих литературных потуг.
...Нужен проект города прошлого! Думал обратиться к своей архитектурной семье, но понял, что для их уровня строить мою биографию слишком мелко. Решил строить как пойдет, а потом уже планировать. У нас так было всегда зачем переучиваться?
Свое четверостишие повешу на городских вратах:
Молодым везде у нас дорога,
Старикам везде у нас почет.
Я старик, стоящий у порога
Жизни, что закрыта на учет.
Конечно, если бы мои город и фамилия сразу были бы Кутузов наши судьбы, очевидно, сложились бы иначе.
Я много думал об облегченном варианте моей фамилии. Когда был молодым (а это было так давно, что уже неправда) и работал в «Ленкоме», мы с шефскими концертами ездили по стройкам, воинским частям, даже колхозам. В актерской бригаде был замечательный артист Аркадий Вовси (племянник знаменитого в свое время академика Вовси, пострадавшего из-за памятного «дела врачей»). И вот картина: мы отработали концерт, на сцену поднимается какой-нибудь замполит или председатель колхоза и начинает нас благодарить за прекрасное выступление. Вовси с его легкой руки превращается то в После, то в Прежде.
А со мной он справиться вообще не может, ибо не в силах осознать, что в фамилии могут быть три согласные подряд, и облегченно произносит «Ширвинут». Еще встречались Ширвин, Шервал, Ширман и Шифрин. Имелось даже штук пять неприличных вариантов моей фамилии, но о них не буду из скромности.
Мишка Державин всегда злорадно торжествовал. Но спустя много лет мы с ним были в военном госпитале под Ашхабадом, выступали перед ребятами-афганцами. И там на большой палатке типа клуба (она же столовая) висела бумажка:
«У нас сегодня в гостях известные артисты Дарвин и Ровенглот».
Ну я Ровенглот это понятно, но чтобы Мишка Дарвин! Перебор!
В 56-м, когда я оканчивал училище, мне товарищи популярно объяснили, что с моей фамилией в искусстве делать нечего. И на сцене Театра эстрады я дебютировал как Александр Ветров. Потом опомнился и вернулся на круги своя. С тех пор так и живу с тремя согласными на конце.
Чем удобен и выгоден свой город? Все под рукой. Захотел окунуться в раннее детство и пройтись по Гоголевскому бульвару образца 1937 года вот он. Гуляй не хочу!
Кто-то врет, что помнит себя с пеленок. Я смутно помню себя шагающим по этому бульвару в детской группе с немецким уклоном где-то в 34 года, а потом, уже осмысленнее, в 5-летнем возрасте на даче в Ильинском. Обязательно проложу через свой город Казанскую железную дорогу нет не всю, не до Казани, а только до дачи.
Чем удобен и выгоден свой город? Все под рукой. Захотел окунуться в раннее детство и пройтись по Гоголевскому бульвару образца 1937 года вот он. Гуляй не хочу!
Кто-то врет, что помнит себя с пеленок. Я смутно помню себя шагающим по этому бульвару в детской группе с немецким уклоном где-то в 34 года, а потом, уже осмысленнее, в 5-летнем возрасте на даче в Ильинском. Обязательно проложу через свой город Казанскую железную дорогу нет не всю, не до Казани, а только до дачи.
Кстати, к сведению нынешнего поколения, незадолго до войны на Казанской железной дороге, на всех платформах, продавалось самое вкусное в моей долгой жизни мороженое. Оно было только белое. Называлось оно «облизка». На перроне стоял большой бидон с мороженым, а в руках мороженщицы был агрегат круглая, как шайба, плошечка с ручкой-поршнем. Мальчика или девочку спрашивали: «Как тебя зовут?» Мальчик или девочка отвечали: «Шура». Мороженщица брала круглую вафельку, на которой было выпечено «Шура», располагала ее на дне плошки, затем замазывала ее мороженым и сверху клала вторую вафлю. Поршнем выдавливалось это сооружение, и получалось колесо с двумя «Шурами». Все это лизалось и съедалось. Если у девочки или мальчика в тот период созревания имелась сердечная привязанность, то можно было одну вафлю заказать с Шурой, а другую, например, с Олей, отчего облизка становилась еще желаннее.
В первые дни войны на этой даче, помню, родители рыли наивные противобомбовые траншеи в саду. И хорошо помню нашу эвакуацию по той же Казанской железной дороге в город Чердынь Пермской области.
Сотрудники Чердынского краеведческого музея имени Пушкина нашли газету «Северная коммуна» за 14 августа 1941 года: