Людмила Уварова
В каждую субботу, вечером
Повесть и рассказы
Год спокойного солнца
Повесть
1
Асмик подошла к столу, робко спросила:
Я к вам. Можно?
Туся что-то быстро писала в блокноте. Не поднимая головы, пробормотала вежливой скороговоркой:
Сию минуточку. Потом закрыла блокнот, положила ручку в деревянный бокальчик. Слушаю вас. И тут же рассмеялась. Каждый раз на этом самом месте.
Как водится, ответила Асмик. Слушай, я до смерти хочу есть. Пошли обедать в шашлычную на Никитской, я угощаю!
Туся укоризненно покачала головой:
Погляди на себя, еще один шаг и догонишь Юрия Власова или этого, как его, Жаботинского
Считай, что шаг уже сделан, флегматично промолвила Асмик.
Туся сосредоточенно посмотрела на часы.
Мне еще два часа сидеть, не меньше. Выдержишь? Или костлявая рука голода уже схватила тебя за горло?
Чего не сделаешь во имя дружбы!
Асмик хотела еще что-то добавить, но вошел посетитель.
Это была общественная приемная большой московской газеты, и сотрудники газеты поочередно дежурили там.
Поначалу Тусе нравились эти дежурства. Хотя и уставала сильно, а нравились. Приходя домой, она все еще слышала голоса людей, перед глазами мелькали лица, разные, молодые и старые, каждое со своей бедой, со своей заботой, потому что с радостью сюда не приходил никто.
Первое время Туся переживала за всех. Порой, не дослушав, уже бралась за телефонную трубку скорее позвонить, разузнать, исправить.
Как-то Асмик сказала ей:
Наверное, только врачам да еще юристам под силу измерить человеческое горе.
Туся прибавила:
И еще нам газетчикам.
Но чем дальше, тем все чаще она стала ловить себя на недоверии. Человек говорил, жаловался, требовал справедливости. Туся слушала и думала про себя: «А что, если выслушать вторую сторону? Так ли это все на самом деле?»
Недоверие сменилось усталым равнодушием. К ней приходили, жаловались, порой плакали, а она, с трудом сдерживая нетерпение, украдкой поглядывала на часы.
Но об этом Туся никому не говорила. Тем более Асмик. Та наверняка обрушилась бы на нее со всем пылом своего южного темперамента.
И Туся молчала. Делала свое дело, томительно скучала, но не показывала вида. А люди охотно шли к ней, тянулись к распахнутым навстречу глазам, к улыбке, привычно освещавшей красивое, ясное лицо.
Сложив руки на груди, Асмик издали наблюдала за тем, как Туся разговаривает с посетителем.
Тусино лицо поминутно меняло выражение. То становилось сочувствующим, то словно легкая тень набегала на него, то светлело в улыбке.
«Переживает, думала Асмик. Слушает и переживает. Как же иначе?»
Асмик посмотрела в окно, за которым зеленел горячо и сочно освещенный солнцем молодой сквер. И вдруг внезапно рванулась с неожиданным для ее грузного тела проворством.
Опоздала! Так и есть, опоздала!
Туся оборвала фразу на середине. С неудовольствием спросила:
Что случилось? Пожар или наводнение?
Хуже, торопливо бросила Асмик. Опоздала на вокзал
Туся улыбнулась, помахала ей рукой. Но Асмик уже ничего не видела, стремглав неслась по лестнице вниз.
Посетители между тем сменяли друг друга. Кто жаловался на райжилотдел: не дают очередникам приличной площади, кто на затянувшееся строительство детского сада, кто на директора завода, самовольно повысившего нормы.
А потом вошел он, Ярослав. Туся сразу узнала его, он мало изменился, разве что виски стали седые, но те же глубоко посаженные умные глаза, и немного выступающая вперед челюсть, и широкие брови.
Подошел к Тусе. Солнце светило ему в лицо, он щурился, заслоняясь ладонью от солнца.
Разрешите? спросил он.
«Не узнал, подумала Туся. Или просто ослеп от солнца?»
Она показала ему на кресло возле стола. Он сел, вынул из кармана платок, вытер лицо и шею.
Сегодня до того жарко, начал было Ярослав, взглянул на Тусю, и вдруг остановился. Глаза расширились, брови дрогнули. Узнал. Туся, сказал растерянно. Неужели ты, Туся?
Здравствуй, Ярослав, ответила Туся.
Он пожал ей руку. Его рука была холодной, хотя за окном стояла жара.
Сегодня так парит, сказал неуверенно.
Да, сказала Туся. Быть дождю.
Улыбка тронула его губы. Как и раньше, зубы его как бы налезали друг на друга, и по-прежнему казалось, зубов у него слишком много.
Вот что, сказал он. Разговор о погоде и еще о том деле, с которым я пришел к тебе, продолжим после. Согласна?
Как хочешь, ответила она.
Он взглянул на свои часы.
Ты когда кончаешь?
В начале седьмого.
Давай встретимся после работы. Идет?
Идет.
Я тебя буду ждать в половине седьмого, в кафе «Арктика», знаешь, на улице Горького?
Знаю.
Он встал.
Стало быть, в половине седьмого.
Он знал, Туся наверняка провожает его взглядом, и, должно быть, потому старался держаться особенно прямо. А впрочем, он выглядел все таким же стройным, затылок аккуратно подстрижен, пиджак модный, с двумя разрезами по бокам. Только, может быть, слегка пополнел, как ни говори годы
2
Асмик любила повторять:
Все в мире жаждет перемен, а я люблю постоянство.
Но фраза эта никого не могла обмануть. Асмик была понятной, вся как на ладони. Санитарки и сестры в больнице называли ее «простая».
Однажды, когда ей было лет двенадцать, она влюбилась в управдома. Это была самая первая ее любовь, которую, как известно, полагается помнить всю жизнь. Управдом был отставной военный, он так лихо скрипел ремнями, сапоги его так искрились и блестели от ваксы, что сердце Асмик то падало, то вспрыгивало к самому горлу.