Ей срочно надо было завязывать со жраньем, и уже пару вечеров она ограничивалась одними яблоками. Их было много, четыре за вечер. Но это были яблоки, не бутерброды с колбасой и сыром.
И тут вдруг этот торт! Провокация! Вредительство! И от кого?! От Тони, соседки молодого фельдшера со «Скорой».
Аллочка, прими, пожалуйста, сунула она сегодня утром коробку через дверь. Угостили, а я не ем сладкого. Вообще! А ты, я знаю, любишь.
Тоня умчалась вниз по лестнице: тонкая, звонкая. А Алла осталась стоять в дверях со злополучной коробкой торта.
От обиды дрожали губы.
Что соседка о ней знает? Сладкое и сдобное любит да, а еще? И откуда знает про ее любовь к выпечке? В пакеты подсматривает, когда Алла их от машины несет? В мусоре роется? Или отслеживает ее вес?
Тьфу, гадость какая.
Алла вдруг встала, схватила коробку с тортом и отнесла ее на балкон. Пусть вымерзнет там до несъедобного состояния! Превратится в пыль к весне, и тогда она выбросит его без сожаления.
Громко хлопнув балконной дверью, она вернулась за обеденный стол и неожиданно затихла.
За стеной начиналось самое настоящее представление. Дед скандалил с внуком. Громко! С надрывом! Такого никогда прежде не случалось. Ей, чтобы узнать, как они там вдвоем живут-поживают, приходилось прикладывать ухо к большой металлической кружке, а кружку к стене. Но сейчас она даже без кружки слышала вполне сносно.
Нет, кружку она все же взяла ор сделался нечленораздельным. На все про все у нее ушло двадцать минут. Потом внук Ивана Сергеевича, Сашка, принялся хлопать дверцами шкафов. Надо полагать, собирал вещи. Алла прикусила нижнюю губу, и какое-то время сидела, не моргая.
Если Саша съедет от Ивана Сергеевича, тот погибнет. Помрет от тоски и одиночества. Он уже старый, заедать стресс не приученный. Он не сможет бороться с тоской, как она, к примеру, выпекая пирожки за коврижкой, шанежки за кулебякой. Он просто помрет. А этот дебил потом будет давиться слезами над могилой деда и просить у него прощения. Только прощения не будет. Останется тоска и чувство вины, с которым придется жить вечно.
В квартире за стеной стихло, и Алла, на ходу роняя тапки, побежала в прихожую. Двери они открыли одновременно: она и Сашка.
Здрасте, буркнул он, пряча глаза под длинным козырьком зимней бейсболки.
Здорово, кивнула она, скрещивая руки перед грудью, и взглядом указала на дорожную сумку. Далеко собрался?
Да. За город.
В бабкин дом? округлила она глаза. Умно А Иван Сергеевич что же?
Ничего. Козырек бейсболки приподнялся выше, из-под него на нее глянули совершенно несчастные глаза. Он против. Но он сам виноват. А что?
Да так. Ничего.
Она пожала плечами, не зная, как остановить этого засранца, заставить его не совершить глупость. Серьезную, непоправимую.
Всего доброго, кивнул Саша и шагнул к ступенькам.
Погоди.
Алла сделала суровое лицо. С таким она обычно общалась в пятницу после обеда в режиме онлайн-конференции с подчиненными, если они косячили. Их пронимало.
Сашка остановился. Глянул на нее, на часы. Ах, ты же засранец! Демонстрируешь занятость?
Я кое-что слышала. Из вашего скандала, пояснила она в ответ на его вопросительный взгляд.
Подслушивали? попытался он ее смутить прищуренными глазами.
И стараться не надо было. Вы так орали, фыркнула Алла искренне.
Ну, слышали и слышали. Что такого? Дед и внук немного разошлись во мнениях. Он спустился уже на две ступеньки.
А мое мнение на этот счет тебя не интересует?
Нет. Он повернулся к ней спиной.
А зря. Мне кое-что известно о той забытой всеми истории. И даже не кое-что, а достаточно много.
Он повернулся и неожиданно передумал уходить. Подошел к ее двери и остро глянул.
Достаточно для чего?
Для того чтобы ты не наделал глупостей и не оставил деда одного. А Тоня на днях уже его спасала.
Тоня, это? Сашка указал на дверь фельдшера «Скорой». Она?
Так точно.
И от чего она его спасала? Его рот все еще недоверчиво кривился.
От сердечного приступа.
Тут Алла не соврала ни грамма. Тоня рассказала ей: Иван Сергеевич так перепугался за внука, что едва стоял на ногах.
Да, да, все так. Не сомневайся.
Черт!
Сашка швырнул дорожную сумку на бетонный пол лестничной клетки и нервно заходил по ней.
Вас ведь Алла зовут? глянул он исподлобья.
Так точно.
А по отчеству?
Ох, Господи! Она закатила глаза и покосилась на свои мощные колени, обтянутые пижамными брюками. Толстая, Александр, не значит старая. Просто Алла. И можно на «ты».
Угу Он встал в центре их лестничной площадки и задумался.
Слушай, а ты чаю хочешь? С тортом? неожиданно нашлась она. Вижу, хочешь. Входи. Мне нельзя, а тебе можно. На твои кости жир никогда не нарастет. Одно слово: порода.
Он дернулся, словно она его хлестнула. Потоптался и глянул так, словно видел ее впервые.
А что вы знаете о моей породе?
Я-то?.. Она осмотрела его с головы до ног и покивала. Я знаю все! Или почти все. Входи, пока я не передумала.
Он вошел, разулся. От тапочек, которые она держала в огромном количестве для гостей, отказался и пошел на кухню в носках. Осмотрел коробку с тортом, которую она вернула с балкона на стол.