В первый раз поднявшись на сотый этаж, Лука онемел, взглянув на раскинувшийся у ног Гамбург суровый, краснокирпичный, с серой лентой холодной реки, готическим пиком Михеля, который оберегает город с незапамятных времен, и выпуклой изумрудной каплей озера Альстер. В Сити еще сохранилось пара десятков серых небоскребов, похожих на сторожевые башни. Иногда в воздухе поблескивали зеркальные капсулы аэротакси. На южной окраине белели кварталы богатых особняков, утопающих в зелени. С бешено колотящимся сердцем, задыхаясь от порывов ветра, Лука на краткий миг представил, что стоит на капитанском мостике трансатлантического лайнера, взрезающего безбрежную гладь моря.
Казалось странным, что еще каких-нибудь пятнадцать-двадцать лет назад в небоскребе располагались фешенебельные апартаменты и офисы. Что целая армия клерков в строгих костюмах, как у работников похоронной конторы, и с таким же застывшим выражением сдержанного прискорбия на лице, склонив головы, дробно и сухо стучала пальцами по клавиатуре лэптопов. Сейчас в выбитые окна свистел ветер, но воздух в заброшенном здании все равно был затхлый, неживой. Пахло слежавшейся пылью, отсыревшей ветошью и птичьим пометом. По углам намело груды хлама: побуревшие обрывки бумаги, осколки стекла, обломки мебели. Все, что было ценного, давно растащили. Даже электрические кабели и водопроводные трубы вырваны и раскурочены. Запустение повсюду: даже крысы не снуют, разве что изредка хрустнет под ногой истлевшая тушка, похожая на старую подошву.
Сначала площадку осматривают подрывники: находят слабые места в конструктиве, закладывают взрывчатку и обрушивают часть этажа. Потом приходится день-два переждать, пока осядет пыль, и наступает черед каменщиков, которые разбирают завалы.
Сначала площадку осматривают подрывники: находят слабые места в конструктиве, закладывают взрывчатку и обрушивают часть этажа. Потом приходится день-два переждать, пока осядет пыль, и наступает черед каменщиков, которые разбирают завалы.
Обычная смена шесть часов, с десяти до четырех, пока светло. Если не филонить и не трепаться, можно даже накидать сверх дневной нормы и получить лишний талончик. Новички их сразу видно конечно, норовят ухватиться за самые крупные обломки, как будто золотой самородок откопали: долго ходят кругами, примериваясь, как бы удачнее перехватить, тужатся, кряхтят и только зря время теряют. А некоторые, наоборот, лопатой весь день машут, как заведенные, сгребая мелкое крошево. Но самое верное, как быстро вычислил Лука, собирать осколки с кулак величиной. Спина к вечеру, конечно, гудит и ноет, а ноги, если приходится забираться выше семидесятого, горят так, как будто наступил на оголенный провод, но уже через месяц-другой это перестаешь замечать. Работа как работа. Бригадир талоны не зажимает, как не раз случалось на разборе ржавых трайлеров в доках, где к тому же приходилось ползать в узких, словно крысиных ходах между переборками, обдираясь в кровь и задыхаясь. Да и ребята тут неплохие, надежные. Правда, пылища на сломе день-деньской стоит столбом, так что приходится все время носить защитную маску. Уже через пять минут кожа под ней начинает невыносимо свербеть, и многие не выдерживают, срывают респиратор со злости. Но Лука каждый вечер распускает шов, чтобы достать и прополоскать фильтр, и видит, как стекают грязно-серые разводы. По инструкции маска рассчитана всего на четыре часа, но она еще вполне годная, хоть и досталась ему год назад уже не новой.
Бывает, конечно, что подрывники с взрывчаткой схалтурят тротил все-таки денег стоит и обваливают огромные куски стен и перекрытий, которые даже втроем не приподнять. Тогда сломщики, орудуя ломами и кувалдами, крошат бетон, выламывают струны арматуры: черный металл в цене. Дом в сто этажей исчезает за несколько месяцев остаются лишь груды непригодного для переработки мусора на истоптанной, взрытой протекторами, окаменевшей земле. А через год-два смотришь бурьяном в человеческий рост все заросло. Как и не было ничего.
В первый день на демонтажной площадке Лука, потерявший счет времени, с плавающими под веками темными кругами, сорвал маску и пробурчал, что заставлять людей вкалывать до седьмого пота там, где прекрасно справятся роботы-погрузчики, попросту издевательство. Минуты три все хмуро молчали. А потом кто-то из старших сплюнул и сказал, что небоскреб можно сломать и голыми руками. Люди не сломе обходятся дешевле машин нет нужды тратиться на техобслуживание и ремонт износившихся деталей: если каменщик заболел, на его место всегда найдется пять трудяг, готовых с утра до ночи таскать тачку за талон. А если кто-то считает, что это слишком грязная работенка, так никто силой не держит.
На самом деле зря поговорку придумали: мол, ломать не строить. Хорошо построенное ломать тяжело. Да и не слишком-то весело. Но Лука старался не задумываться о всяких глупостях. А просто честно делать свое дело и не нарываться на сердитые окрики бригадира. На демонтажную площадку не каждого возьмут: нужны крепкие ноги, чтобы каждый день взбираться по сотням лестничных маршей, потому что лифты давно обесточены. И чтобы голова не кружилась от высоты. Лука перевидал немало парней, с виду крепких, а как поднимутся на тридцатый или чуть выше, глянут в проем и ползут к стенке на четвереньках. Выше пятидесятого ветер всегда сильный. И это даже хорошо: пыль уносит. Но может и с ног свалить. Некоторые во время смены специально карманы камнями набивают, чтобы не сдуло. Хотя по периметру здания на каждом пятом этаже специальная сетка натянута, чтобы задержать случайно упавший крупный обломок или тачку. Или зазевавшегося рабочего. Если мимо просвистишь, останется бесформенная груда переломанных костей. Похоронят за счет магистрата.