Слушай, дело есть. Ящики-таскай десятка-держи. Брат-зови, обман-нет.
Брат? переспросил Лука. Он помнил, как Флик хвастался, что он единственный сын, которого бог даровал родителям после восьми глупых и бестолковых дочерей.
Дальний брат, по крови матери, чуть заметно смешался Флик.
Лука вспомнил, как пару дней назад, когда все расходились после смены, рядом с ними резко опустилось аэротакси, которое в этом районе увидишь не часто. Стекло медленно опустилось. Хорошо одетый господин поманил Флика пухлым пальцем, на котором сверкал золотой перстень с крупным зеленым камнем. Тот подбежал и быстро забормотал что-то, склонившись в поклоне, как перед наследным принцем. Лука мысленно усмехнулся, глядя на этот спектакль, и поймал себя на том, что испытывает странную, необъяснимую неприязнь к богатому родственнику друга.
Дело-тьфу. Два-час, много-три и весел-гуляй, деньги-карман, втолковывал Флик.
Лука нахмурился. Тяжелой работы он не боялся и частенько подрабатывал на разгрузке барж в порту. Живые деньги, не талоны, да еще и целая десятка щедрая плата за несколько часов работы. Но на сердце скреблась неясная тревога.
Деньги-хорош. Но я пас.
Сам-голова, Флик старался сохранять невозмутимый вид, хотя Лука видел, что отказ друга его огорчил. Сон-нет приходи. Около Зелен-Конь, ночь-час.
Глава 2
Мир-я, крикнул Лука, скидывая тяжелые запыленные ботинки. С общей кухни доносились уютное шкварчание масла на раскаленной сковороде и сытный дух оладий из картофельной муки.
Эй, как дела? спросила Йоана, окинув его быстрым и приметливым, особым «медсестринским», взглядом.
Норм.
Лука налил в стакан воды и опустился на стул, чувствуя, как вся тяжесть дня, все нагруженные обломками строительного мусора тачки разом навалились, придавили, погребли его под собой. Глаза слипались, хотя время было еще не позднее, и он перед сном еще собирался прослушать лекцию и подготовиться к проверочной по гражданскому праву. В углу кухни шлепалась со стиркой Моника, которая снимала квартирку по соседству. Трое ее лохматых сопливых погодков возились тут же. Йоана, пританцовывая под мурлыкающую музыку как обычно, что-то из пыльного ретро, приподняла крышку сковороды, выпустив облако ароматного пара. Дети Моники тут же подняли носы, как голодные волчата. Йоана весело им подмигнула.
Клиника ночь-весь? Опять?
Я не разговариваю на нидриге, дорогой. Так что будь любезен изъясняться, как все образованные и воспитанные люди, и не коверкать язык, на котором творил Гете.
Лука вздохнул. «Правильная» речь пунктик Йоаны. Нидриг живой, кипящий язык улиц. После войны народы перемешались: люди срывались с места, спасаясь от бомбежек, обстрелов, эпидемий и голода. Официальным языком в Гамбурге, как и сто лет назад, был немецкий. Но это, скорее, дань традиции: языки и наречия спеклись в плавильном котле в пылающий нидриг. Фундаментом речи остался хохдойч, но усеченный до базовых слов и избавленный от галиматьи со временами, артиклями и падежами. Каждый народ привнес свои словечки, звучные и краткие, легко ложащиеся на проговор. Йоана, для которой, кстати, немецкий вовсе не был родным языком, сокрушалась, когда маленький Лука, как грязь на ботинках, приносил с улицы мешанину из слов, надерганных из разных наречий. А как иначе: «правильный» язык обитал в казенных учреждениях, банках и больницах. Нидриг же раскатывался по улицам, гремел на судоверфи, стрекотал на рынках. Школьные упражнения по грамматике напоминали Луке бессмысленную, монотонную муштру прусских солдат армии Фридриха Вильгельма: вместо того чтобы учиться рубить с плеча и стрелять в цель, разряженные в белые лосины и припудренные парики вояки тянули носки на построениях. Но сегодня он слишком вымотался, чтобы препираться из-за пустяков.
Окей, ма.
Строго говоря, Йоана не была его матерью. Когда Луке было лет семь, мальчишки на улице прицепились, отпуская шуточки по поводу цвета его волос, в квартале мигрантов он выглядел чужаком, белой вороной, и, как обычно, закончилось все дракой. Накладывая холодную заживляющую мазь на расквашенный нос, Йоана устало спросила, почему он вечно враждует и сражается со всем миром.
Я хотел бы быть похожим на тебя. Чтобы у меня тоже были черные волосы и смуглая кожа. И твое огромное сердце. Но я другой. Выродок.
Это мальчишки на улице так сказали?
Лука сердито дернул плечом и отвернулся. Йоана ласково провела рукой по белобрысым вихрам.
Ты, и правда, другой. Наверное, пришло время рассказать эту историю твою историю. Ну, слушай. Однажды поздно вечером в клинику пришла женщина. Светловолосая, голубоглазая совсем как ты. И ужасно исхудавшая буквально валилась с ног от голода и усталости. Но не выпускала из рук сверток. Там был младенец. Она рассказала, что попала в плохую историю: ее преследовали люди, которые собирались разлучить ее с сыном. Я пожалела ее и укрыла на какое-то время. Она мечтала выбраться из Ганзы: ей казалось, что здесь ее жизнь в опасности. Кто-то взялся достать ей поддельную ID-карту, чтобы она смогла начать новую жизнь под другим именем. Но, видимо, что-то пошло не так. Однажды вечером она ушла и так и не вернулась. А ты остался.