На следующий день после этой знаменательной даты Кромптон уволился с работы, взял в поте лица заработанные сбережения результат семнадцатилетнего труда и отправился с визитом к своему врачу, твердо решив вернуть себе то, что в свое время было у него отнято.
Старый доктор Берренгер провел Кромптона в свой кабинет, усадил в удобное кресло и спросил:
Ну, парень, давно я тебя не видел, как дела?
Ужасно, ответил Кромптон.
Что тебя беспокоит?
Я сам, ответил Кромптон.
Ага, сказал старый доктор, внимательно глядя в лицо Кромптона, типичное лицо клерка. Чувствуешь себя немного ограниченным?
Ограниченный не совсем то слово, натянуто возразил Кромптон. Я машина, робот, ничто
Ну-ну, сказал доктор Берренгер. Все не так уж плохо, я уверен. Чтобы приспособиться, нужно время
Меня тошнит от самого себя, решительно заявил Кромптон. Мне необходима реинтеграция.
На лице доктора отразилось сомнение.
И к тому же, продолжал Кромптон, мне уже тридцать пять. По федеральному закону я имею право на реинтеграцию.
Имеешь, согласился доктор Берренгер. Но как твой друг, как врач я настоятельно советую тебе, Элистер, не делай этого.
Почему?
Старый доктор вздохнул и сложил пальцы рук пирамидкой.
Это опасно для тебя. Чрезвычайно опасно. Это может стать роковым шагом.
Но хоть один шанс у меня есть или нет?
Почти нет.
Тогда я требую осуществить мое право на реинтеграцию.
Доктор снова вздохнул, подошел к своей картотеке и вынул толстую историю болезни.
Ну что ж, обратимся к твоему случаю, сказал он.
Элистер Кромптон родился в Амундсвилле на Земле Мэри Бэрд в Антарктиде, родителями его были Лиль и Бесс Кромптон. Отец работал техником на шотландских плутониевых рудниках, мать была занята неполный рабочий день сборкой транзисторов на одном маленьком радиозаводе. У обоих зарегистрировано вполне удовлетворительное умственное и физическое развитие. Маленький Элистер проявил все признаки отличной послеродовой приспособляемости.
Первые девять лет жизни Элистер рос нормальным во всех отношениях ребенком, если не считать некоторой угрюмости; но дети нередко бывают угрюмыми. А в остальном Элистер был любознательным, живым, любящим, добродушным созданием, а в смысле интеллектуальном стоял гораздо выше своих сверстников. Когда ему исполнилось десять лет, угрюмость заметно возросла. Иногда часами ребенок оставался сидеть в своем кресле, глядя в пустоту и порой даже не откликаясь на собственное имя.
Эти «периоды зачарованности» появлялись все чаще и становились интенсивнее. Мальчик сделался раздражителен местный врач выписал успокаивающее. Однажды, когда Элистеру было десять лет и семь месяцев, он без видимой причины ударил маленькую девочку. Та закричала он попытался задушить ее. Убедившись, что это ему не по силам, он поднял школьный учебник, самым серьезным образом намереваясь раскроить им череп девочки. Какой-то взрослый оттащил брыкающегося, орущего Элистера. Девочка получила сотрясение мозга и почти год провела в больнице.
Когда Элистера расспрашивали об этом инциденте, он утверждал, что ничего такого не делал. Может быть, это сделал кто-нибудь другой. Он никогда никому не причинил бы зла, и уж во всяком случае не этой маленькой девочке, которую он очень любил. Дальнейшие расспросы привели к тому, что Элистер впал в оцепенение, которое длилось пять дней.
Если бы тогда кто-нибудь сумел распознать во всем этом симптомы вирусной шизофрении, Элистера можно было бы спасти. На раннем этапе эта болезнь легко поддавалась правильному лечению.
В средней полосе вирусная шизофрения была распространена уже в течение многих веков, и бывали случаи, когда она принимала размеры подлинных эпидемий, как, например, классическое помешательство на танцах в Средние века. Иммунологи еще не нашли вакцины против вируса. Поэтому стало обычным немедленно прибегать к полному расщеплению, пока шизоидные компоненты еще податливы; затем находили и сохраняли в организме доминирующую личность, а остальные компоненты через проектор Миккльтона помещали в инертное вещество тел Дюрьера.
В средней полосе вирусная шизофрения была распространена уже в течение многих веков, и бывали случаи, когда она принимала размеры подлинных эпидемий, как, например, классическое помешательство на танцах в Средние века. Иммунологи еще не нашли вакцины против вируса. Поэтому стало обычным немедленно прибегать к полному расщеплению, пока шизоидные компоненты еще податливы; затем находили и сохраняли в организме доминирующую личность, а остальные компоненты через проектор Миккльтона помещали в инертное вещество тел Дюрьера.
Тела Дюрьера это андроиды, рассчитанные на сорок лет существования. Они, конечно, нежизнеспособны. Но федеральный закон разрешал реинтеграцию личности по достижении ею тридцати пяти лет. Шизоиды, развивавшиеся в телах Дюрьера, могли, по усмотрению доминирующей личности, вернуться в первоначальное тело и разум, где точно по прогнозу происходили реинтеграция и полное слияние
Но это получалось, если расщепление было произведено вовремя.
В маленьком же, заброшенном Амундсвилле местный врач-терапевт прекрасно справлялся с обмораживаниями, снежной слепотой, раком, спиральной меланхолией и другими обычными заболеваниями морозного юга, но о болезнях средней полосы не знал ничего.