Как всегда.
Вот теперь я к твоим услугам, со смехом сказал Зимин.
На сколько спорили? спросил у него я. Надеюсь, сумма была внушительная?
Намекаешь на процент? уточнил мой собеседник. Вот уж нет. В этот раз тебе ничего не обломится, милый друг. Не заслужил. Ибо гордыня грех, про это даже написано в одной старой книге, которую многие почитают мерилом жизни.
При чем тут гордыня? поинтересовался я.
А что же это, как не она, родимая? вкрадчиво произнес Зимин. Ты на службе, приятель. У нас на службе. И, как порядочный сотрудник, ты должен был поставить меня, или вон хоть бы даже Никиту, в известность о том, что данное тебе поручение выполнено. Это входит в число твоих обязанностей. Вместо этого ты нахальнейшим образом плюешь на своих работодателей, ожидая того, что мы прибежим к тебе сами с букетами и подарками. И как это называется? По-моему гордыня.
Надо было что-то сказать, но говорить было нечего. Меня меньше чем за минуту распластали как лягушку на столе, а после умело и ловко препарировали. Причем я сам не смог бы сейчас ответить, отчего я в самом деле решил, что мне кто-то что-то должен. Как затмение какое-то на меня нашло после того ночного выхода из игры.
Проникся? сердечным тоном осведомился у меня Зимин. Совестно стало? Ну значит, не совсем ты еще потерянный для общества человек. Ты ужинал?
Нет, ответил я. Вика нынче отправилась в парикмахерскую, а самому готовить лень.
Мы сейчас в столовой на первом этаже, сообщил мне Зимин. В той, где мы тогда после медпункта твое благополучное возвращение из странствий по Московской области обмывали. Ну когда ты в виде бомжа в здание приперся, помнишь? Давай, присоединяйся, мы как раз только-только ужинать уселись. Четыре дня отдохнул от нашего общества и будет. Хорошего помаленьку.
Вот мы все себя считаем стратегами, все мы просчитываем, все предусматриваем. Фигня. Чем многослойней план, чем тоньше расчет, тем больше вероятность ошибки. Наши предки, люди неглупые, давным-давно изрекли: «Где тонко там и рвется». А у меня, по ходу, везде тонко было. И это я еще молодец, что Зимину позвонил, он из этой компании самый интеллигентный, он надо мной тонко поиронизировал, но все-таки самолюбие пощадил, сказал, что это я от их общества отдыхал. Будь на его месте Валяев, он бы резанул без прелюдий что-то вроде: «Мы тебе чутка поводок удлинили, но и только. Далеко все одно не убежишь».
На что я рассчитывал?
Хотя если совсем уж честно я начал забывать, какая она, жизнь за пределами двух зданий «Радеона» и редакции. Нет-нет, я помню, что такое метро, автобус и распродажи в «черную пятницу». Я начал забывать, как оно там эмоционально. И уже не уверен, что хочу туда обратно. Ведь я мог сразу, в понедельник, попросту собрать вещи и рвануть домой. Почему нет? Работа выполнена.
Но не стал этого делать. Отчего? А не знаю. Мне ведь это и в голову не пришло. Наверное, просто я привык быть именно тут. Здесь комфортно, удобно, все под рукой, думать о том, как выжить в этом безумном мире, не нужно. Точнее думать нужно, но не над бытовыми мелочами, это все решат и без твоего участия. Здесь выживание вынесено на другой уровень, карьерный. И я, кстати, в принципе, к нему уже готов.
Но не стал этого делать. Отчего? А не знаю. Мне ведь это и в голову не пришло. Наверное, просто я привык быть именно тут. Здесь комфортно, удобно, все под рукой, думать о том, как выжить в этом безумном мире, не нужно. Точнее думать нужно, но не над бытовыми мелочами, это все решат и без твоего участия. Здесь выживание вынесено на другой уровень, карьерный. И я, кстати, в принципе, к нему уже готов.
Это место не стало моим домом. Но оно мне его заменило.
Все это мелькало в моей голове, пока я добирался до столовой на первом этаже. Очень, кстати, недурственной в плане «поесть от души», насколько я помню.
И троица, сидящая в почти пустом зале, являлась отменной иллюстрацией к моим словам.
Стол, за которым расположились Зимин, Валяев и Азов, был заставлен разнокалиберными тарелками, где имелись и ассорти мясное, и рыбка разная, и овощи. Джентльмены выпивали и закусывали. Надо думать, в ожидании «горячего».
Вот он, наш затворник, ехидно возвестил Валяев, завидев меня. Кержак! Страстотерпец!
Нет-нет-нет, помахал вилкой, на которую была насажена бело-розовая редиска, Зимин. Киф не кержак, ты что. Он от мира не отгораживался, он, напротив, ждал, пока мир вознесет ему осанну по делам его! Не дождался, загрустил, обиделся.
Садись, Киф, похлопал по сидению стула ладонью Азов. И не слушай эту парочку, от них сроду-роду доброго слова не дождешься. Сработал ты тогда почти чисто, я смотрел, радовался. К нам попал телепень телепнем, а вот смотри ж ты, уложился с заданием в отведенный срок! Даже на опережение сработал!
Не льсти ему, Палыч, Валяев забросил в рот изрядный кусок розовой сёмги, причмокнул и взялся за графинчик с водкой. Загордился наш друг, ой загордился. Или того хуже задумал ноги отсюда сделать. Харитоша, признайся, я ведь прав?
Отчасти, подвинул ему пустую рюмку я. Они все предусмотрели напротив меня имелась пустая тарелка и все остальное, что для ужина полагается рюмка там, приборы столовые. Но, согласись, я же выполнил то, ради чего все это затевалось? Боги вернулись, а я свою миссию завершил.